Ничего не ответив, я взял серебряный квадратик и вышел. Не знаю уж от чего, но всю дорогу обратно в голове отбивал дробь пионерский марш:
Ты уже ни мальчик, юный барабанщик
Юный барабанщик на посту.
Дома я небрежно швырнул марку на стол и разрыдался, а на следующий день разорвал ее и выбросил в унитаз.
Что удивительно, после этого происшествия наши отношения с Игорем нисколько не ухудшились. Напротив, его снисходительный тон сменился на дружеский, а в голосе часто проскакивала какая-то нежность. Некоторое время мы не вспоминали о случившемся, но когда Игорь вновь попросил пососать, я не стал упираться и выполнил его просьбу. Так и повелось. Мы никогда не обсуждали эту сторону наших отношений и несколько дней после испытывали неловкость, делая вид, что ничего не произошло. А затем как будто что-то накатывало и мы с Игорем без всяких слов, по блеску в глазах понимали друг друга. Очень скоро я вошел во вкус и с наслаждением подставлял Гоше рот или зад по его выбору, никогда не требуя ничего взамен. Мы еблись при любой возможности — у него и у меня дома, на школьном чердаке, в пустом классе, вставив в рукоятку двери швабру, и однажды едва не погорели. Сбежав с урока, мы пристроились в раздевалке за рядами пальто и курток. И в тот момент, когда Игорь натягивал меня в попу, к соседним вешалкам, смеясь и щебеча, подошли девчонки из параллельного класса. Мы замерли, боясь даже дышать, а рыжая Верка рассказывала, как Диман из 9 "А" отобрал у нее дневник и угрожал, что посмотрит его, если она не даст себя защупать.
— А ты что? — спросила подруга.
— Я что дура, показывать свой дневник, — последовал ответ.
Все это время я стоял раком, с пульсирующим членом в попе, и мне было абсолютно не до смеха.
Слова "любовь" в моем тогдашнем лексиконе не было, но видимо я был сильно влюблен в Игоря и удовлетворял его сексуальные потребности пубертатного периода почти два года. После восьмого класса мой лучший друг перешел в техникум, а я, вернувшись с летних каникул, по настоянию родителей — в девятый. И хотя мы жили в десяти минутах друг от друга, наши встречи прекратились сами собой. Но мне это уже было безразлично. К тому времени я был по уши влюблен в светленького, голубоглазого Вовчика. И сосал совсем другой член.
*****
Моя фотография за восьмой выпускной класс. Четырехэтажное облупившееся здание средней школы, сирень в цвету и 35 учеников в три ряда на ступеньках. Белые фартуки, банты, косички и комсомольские значки — 16 девочек вокруг нашей классной учительницы, доброй и наивной женщины. Вон в ту пухленькую девочку с длинными белыми волосами я влюблен с шестого класса. Тогда она мне казалась самым красивым существом на свете. Синие костюмы, белые рубашки, галстуки и опять же значки с профилем Ленина — 19 мальчиков. У четверых я сосал, двое трахали меня в задницу. :Школьные годы чудесные: Видите, в верхнем ряду второй слева худенький мальчик с застенчивой улыбкой — это я. Рядом красивый пацан с русыми кудряшками и наглым взглядом — это он. Игорь Я-н. Мой первый. Мальчик, которого я сначала боялся и ненавидел и в которого затем влюбился до беспамятства. Именно этим кудрявым наглецом я был оттрахан в первый раз и именно ему я самозабвенно отдавался в течение двух лет.
И так, леди и джентльмены, мой Первый раз!
Все началось со страстного увлечения почтовыми марками. Выклянченные у родителей и сэкономленные на обедах деньги, скромные доходы от сдачи стеклотары и макулатуры незамедлительно тратились на красивые, крошечные бумажки. Собирание и многочасовое разглядывание альбомов с марками были для тринадцатилетнего пацана смыслом жизни. Если не считать онанизм и легкую атлетику. Именно в таком порядке. Дрочил я с десяти лет, спуская по два-три раза в день и считая себя абсолютным мировым чемпионом по количеству пролитой в носовые платки спермы, а в секцию легкой атлетики родители со слезами запихали меня только год назад. И еще через год, опять со слезами, запретили туда ходить после полученного на тренировке сотрясения мозга. Занятия спортом и сблизили меня с Игорем, пацаном сильным и борзым. Мы вместе выполняли парные упражнения, наматывали круги по стадиону, оголялись до трусиков в раздевалке и шли домой с матерчатыми мешками через плечо. В этих, сшитых нашими мамами, сумках мы носили кеды и треники. Жил Игорь не далеко от меня. Только он в частном деревянном доме, а я в блочной пятиэтажке.
И вот однажды Игорь обмолвился, что у его отца тоже есть альбомы с марками и сразу после шестого урока я напросился в гости смотреть сокровища. Родители Игоря, как и полагается нормальным советским людям, днем были на работе. В доме приятеля меня поразили две вещи — ковроткаческий станок и большая кровать под балдахином, настоящий альков, с витыми деревянными столбиками и тяжелыми кистями. Эту невиданную для пролетарского быта диковину отец Игоря смастерил сам. У его мамы было не менее своеобразное увлечение — она ткала ковры. Один из них, выполненный наполовину, был растянут на станке, а рядом стояла корзина с кучей разноцветных клубков. Игорь забрался на антресоли, порылся и достал завернутые в целлофановый пакет два больших, толстых альбома. Судя по слою пыли на мешке, увлечение марками для игорева отца осталось в прошлом. Расположившись под балдахином, я с трепетом переворачивал картонный страницы, исходя слюной от зависти. Игорь успел переодеться, разобрать портфель, погреметь кастрюлями на кухне, послушать радио, посмотреть в окно и сейчас явно скучал, сидя на стуле и качая ногой.
Где-то в середине второго альбома я увидел ЕГО. Серебряный квадратик с изображением японского божества. Надо сказать, что марки на японскую тематику я любил больше остальных, и из серии с многорукими лысыми богами у меня были семь штук, и как я думал все. И вот восьмая. Мои ладони вспотели. Я хотел эту марку больше всего на свете. Первая мысль была — украсть, но как воспитанный и честный мальчик я не мог так поступить с другом и принялся выклянчивать. Игорь сначала несказанно удивился мысли отдать что-то родительское, но затем повелся на мои уговоры, что альбом давно никто не смотрит, марки можно сдвинуть и отец даже не вспомнит, что у него была такая. Гоша хитро улыбнулся и начал торговаться. Цена в 20 рублей сразила меня на повал. Месяца за два я, может быть, и насобирал бы столько, но ведь это два месяца! Обещания всегда носить его сумку с кедами, дежурить за него в классе, решать ему контрольные до конца жизни впечатления на школьного товарища не произвели. Он явно наслаждался положением властителя и куражился. Теряя надежду, я отчаянно умолял:
— Игореха, я сделаю все-все-все, что ты захочешь.
— Что все?
— Ну, все, что скажешь.
— И пососешь?
— Конечно:что пососешь? — я не сразу сообразил, о чем идет речь.
— Письку пососешь.
— Дурак что ли?
— Тогда давай сюда альбом, — Игорь нагло улыбался.
— Нет, подожди.
Меня терзали сомнения. Сосание члена по установившимся понятиям было самым позорным, что могло случиться с нормальным пацаном. Такие несусветные вещи делали только какие-то загадочные вафлеры. К тому же добавлялись впечатления личного опыта. Когда мне было 9 лет, мой четырнадцатилетний сосед по подъезду уговорил меня взять его член в рот, и я, черт знает почему, обхватил губами его горячую, мокрую головку и пососал. Затем, сообразив, что видимо делаю что-то нехорошее, выплюнул, и, несмотря на страстные и долгие уговоры, угрозы и убеждения соседского парня, отказался продолжать. И вот сейчас Игорь просит взять в рот эту гадость!
— Ладно, но только считая до десяти.
— Ты оборзел, что ли? Нет, отсосешь с проглотом.
Ни за что! Я уже был готов распрощаться с мыслью о серебристой марочке, но у Игоря в трусах видимо задымилось:
— Тогда в жопу давай.