В годы моего детства пацаны ещё не были сильно сексуально просвещены. Дрочить считалось западло, потому в этом никто и не признавался. А кое-кто и вообще не умел… Когда писуны у нас стали уж слишком часто стойку делать (класс 5-6), развлекались мы тем, что "щупались" якобы в шутку. Девчонок мы не трогали, потому что они ябедничали постоянно. Бывало, Сидор с Иваном на перемене завалят на парту их третьего кореша, щупленького такого, и орут:
— Ребята, щупай Шипу!
Ну, мы тут и давай Шипу за писун хватать через штаны, пока он у него не заторчит. Тут уж Шипа начинает всерьёз дёргаться и вырываться — стеснялся… Но к седьмому классу эти забавы как-то прекратились и начались более интимные действия. Я к тому времени уже за пацанами больше наблюдал, чем за девчонками, хоть и не понимал ещё — почему. А впереди, через парту сидели Витёк со Славкой. И стал я замечать, что Славка часто на перемену выбегает с расстёгнутой ширинкой, а у Витька писун штаны оттопыривает. Да и на уроке они уж очень близко сидят друг к другу. Заметить-то заметил, а выводов не сделал по малолетству своему. Зато скоро сам сделал открытие…
В самом конце седьмого класса (я уже к тому времени около года дрочил самолично придуманным способом) на литературе нам решили показать фильм "Молодая гвардия". Видиков тогда и в помине не было, а был настоящий кинопроектор, киноленты на огромных катушках и завешенный тёмными шторами класс. В этой темноте и развивались события. Не помню, с чего мы начали толкаться с Толяном — моим соседом по парте… Но так не зло, в шутку. Я без всяких там сексуальных мыслей легонько схватил его за ширинку и тут же убрал руку, зная, что он сейчас её оттолкнёт. А он… не оттолкнул и даже перестал меня пихать. Вот тут что-то во мне и перевернулось — мне захотелось ещё раз, уже не спеша, коснуться его брюк там, где находился писун. Что я и сделал, в темноте же нестыдно! А Толян лишь ближе придвинулся ко мне и слегка откинулся на парте, чтобы моей руке было свободнее.
А сам так внимательно на экран смотрит! Впрочем, и я тоже смотрел на экран, не видя и не соображая ничего. А сердце вдруг так гулко забилось, и руки вспотели. Ничего прощупать я не смог через штаны, но это нечто было большим, тёплым и таким притягательным… Я придвинулся ещё ближе к Толяну и стал дрожащими руками расстёгивать пуговицу на его ширинке, потом — вторую, третью… Этого хватило, чтобы моя ладошка залезла внутрь. Толян не сопротивлялся. Пока я боролся с пуговицами, моя ладонь постоянно натыкалась на всё более твердеющий и увеличивающийся Толянов член под тканью трико (почему-то тогда было принято под брюки надевать синие трикотажные "спортивки"). Я уже ничего не боялся и бесцеремонно начал стягивать вниз под штанами резинку спортивок. Когда мне это удалось, меня ожидал ещё один облом: под спортивками были тесные плавки. И всё-таки, я ухитрился залезть двумя пальцами под резинку плавок и на несколько секунд коснуться твёрдого и огромного (по моим тогдашним понятиям) Толянова члена. И тут новый облом — кончилась лента в кинопроекторе, и включили свет, чтобы поменять катушки.
Мы отскочили как ужаленные друг от друга, и Толян прикрыл портфелем расстёгнутую ширинку. А я — лишь слегка наклонился, чтобы скрыть вовсю торчащий и как-то нехорошо зудящий в штанах член. К своим эрекциям я уже привык, но никогда ещё они не сопровождались таким психическим возбуждением… Что мне запомнилось — так это раскрасневшаяся физиономия Толяна. Я, наверно, был не лучше:
Катушки в проекторе поменяли и снова выключили свет, запустив вторую часть фильма. Пока я раздумывал, не продолжить ли мне свои исследования, я вдруг ощутил руку Толяна на своём члене. Сердце было готово выскочить из груди, я чуть не задохнулся от этого ещё незнакомого бесконечно приятного ощущения чужой руки на своём члене. Толян не мог не почувствовать мой стояк и тоже начал расстёгивать пуговицу на моей ширинке. Он расстегнул только одну — видимо, ему не терпелось пощупать мой одеревеневший орган — и двумя пальцами через трусы сжал мой член… Но обломы на сегодня не закончились. Из того самого зудящего ощущения в моём половом признаке вдруг стала стремительно рождаться знакомая волна сладострастия, и я с ужасом понял, что никакими силами не могу её удержать. Мой член в руке Толяна замер и… начал дёргаться, толчками выбрасывая сперму прямо в трусы.
Толян не сразу понял, что я кончил. Но когда его пальцы ощутили сырость, он выдернул руку — то ли испугался, то ли из брезгливости… Моё возбуждение медленно спадало. Приличная лужица в трусах была неприятно холодной и липкой. Я кое-как застегнул пуговицу на брюках и до конца фильма просидел, положив голову на руки на парте. Мне было и стыдно и хорошо одновременно. Толян молчал и я не знал, как он отнесётся к тому, что я "спустил" прямо на его руку — может на смех поднимет? Этого не случилось. Зато, когда кончилось кино, а вместе с ним — и урок, я, собираясь на перемену, взглянул вниз : на синих школьных штанах, хоть и небольшое, красовалось влажное пятно моей спермы — пришлось прикрываться портфелем.
А через несколько дней нас с Толяном отправили на городскую олимпиаду по физике. Начало олимпиады перенесли на четыре часа, и мы с Толяном, чтобы убить время, пошли ко мне — я жил неподалёку. Вот тогда-то мы и подрочили друг другу в открытую, не таясь…
Но об этом — в другой раз…
*****
Наконец-то закончилась эта четверть. Выставление оценок позади. Впереди — неделя весенних каникул. Яркое солнышко светит на улице, необычайно тепло для конца марта. Я и мой друг Костя разговаривали, потихоньку выходя из школы. Спешить нам было некуда — дома никого, а сидеть в такую погоду за компьютером — то еще удовольствие.
— Ну че, Костян, куда после одиннадцатого собираешься?
— А хрен его маму знает, — ответил парень. В политех хотел, но как там сложится — неизвестно. А ты?
— В юридический, в Петербург поеду. Благо оценки позволяют.
Вдруг с нами поравнялись "звезды" нашего класса — самые яркие девчонки с толпой поклонников как в нашей школе, так и за ее пределами.
— А ну, парни, о чем разговор идет? — спросила их предводительница Вера. Можно и нам поучаствовать?
Я замолчал. Эта троица мне никогда не нравилась. Уж больно высокого они о себе мнения, причем безосновательно: ничем они среди других не выделяются. Я больше любил скромных девушек.
— Конечно, какой базар, епть! — воскликнул Костя. Он был влюблен без памяти в Веру и всячески старался показать свою в ней заинтересованность.
— Ну а ты, красавчик, позволишь? — спросила Вика, вторая из их компании, заглянув мне в глаза.
— Дерзайте, — вяло ответил я. — Ничего против вас не имею.
— Вот и славно, — сказала Катя. — Так о чем вы толковали?
Мой друг принялся пересказывать суть разговора, а мы тем временем были у выхода.
— Не хотите с нами прогуляться до центра? — Спросил Костя. — Вдвоем скучно
— Не, без фанатизма, — отозвалась Вера. Кстати, Соловьёв, останешься с нами на пару слов?
— Вполне, — ответил я. — Иди, Костян, я вряд ли задержусь надолго.
— Жду у фонтана, — сказал он с ухмылкой. — Счастливо оставаться!
— Ну так, что хотели?
— Пошли с нами.
Мы дошли до туалета. Там было на удивление чисто.
— Что теперь? — спросил я с недоумением.
— Раздевайся и ложись на спину, — скомандовала Катя. Да поживей, а то заставим!
— Что, прости? Лечь на пол? Ты больная? — спросил я и ухватил её ладонью за лоб, за что получил пинка от Вики.
— Реще, реще! — крикнула она и приправила трехэтажным матом.