Проснулся я рано, тетя только направилась доить корову в сарай, а я уже выскочил во двор, и, обнаженным, пронеся в деревянное строение с вырезанным сердечком.
На обратном пути, она меня спросила:
— Чего спозаранок поднялся? Наташку не разбудил?
— Не заглядывал, — сонно ответил я.
— Молочка парного хочешь?
Кивнул, протирая глаза ото сна. Тетя вынесла мне полную пол-литровую кружку.
— Пополняй силы, Горюшко. И спать… Во сне, молоко, во что молодому организму нужно, в то и переработается.
Я пытался спросить, о чем с улыбкой, лукаво тетя говорила, но меня еще в своей власти держала дрема. Мне так хотелось, чтобы день перед приездом деда был самым длинным за все это лето, но сон меня клонил обратно в кровать.
Выпил молоко, утер от пенки губы рукой и угукнул.
Получив ласковый шлепок по голому заду, я отправился в свою комнату. С мыслями — полежу еще полчасика, уснул.
— Заходи… Чего застеснялась. Он же за тобой подглядывал…
Услышал я тихий шепот тети, то ли во сне, то ли уже наяву. Веки были тяжелыми, и открывать мне их не хотелось. Почувствовал, как откинулось одеяло и мое "отличие" приподняли нежные, осторожные пальцы. Теперь я уже не спал, но притворялся. На "отличие" повеяло дыханием…
— Как только откинешь одеяло, сразу такой запах! Чувствуешь? — шептала тетя.
— Чувствую, — ответила тоже тихо Наташка. — Словно подснежник под снегом… Теплом, весной пахнет:
— Точно. Юный запах, чистый… Наклонись… втяни…
Пальцы тети осторожно приподняли мое "отличие" , я почувствовал, крайней плоти что-то мимолетно коснулось…
— Ой! Носом задела… — проговорила Наташка.
— Приятно?
— Да…
Они шептались как две подруги, а я лежал, и мне не хотелось просыпаться. Два теплых дыхания витали над моим "отличием" и оно потянулось к ним, стало твердеть.
— Ой, раскрывается! — услышал я восхищение Наташки.
— Это я его с утра парным молочком напоила. Понюхай, чувствуешь?
— Да! Пахнет молоком…
— Чтобы вкусненький был. Сейчас мы его умоем…
Я почувствовал, как жаркие губы тети обхватили мое еще полувялое "отличие" , язык быстренько облизал приоткрытую головку, и она выпустила его из-за рта.
— Тетя, разве так можно? — спросила Наташка.
— Мне можно… А ты смотри… Хочешь, чтобы муж тебе сладким был, корми его избирательно, по своему вкусу. Нравится запах кедрового ореха, корми орехами… Все здесь сосредотачивается. На самом кончике, и вкус и запах.
— А если мороженым?
— Сливочным?
— Да.
— С шоколадом… Точно! Вкуснятина…
Они засмеялись тихо, тихо. Тетя тишкнула.
Мое "отличие" воспряло ото сна, но, я вовсе не собирался просыпаться. Мне было интересно, что они задумали. Хотя, нет, я просто лежал и наслаждался их дыханием и тихими словами. Оказывается, слышать от женщины какие-то эмоции, передаваемые грудным шепотом, — одно из свойств человека, сейчас принято называть сексуальностью, — столь же возбуждает, как и видеть женщину в желании.
Уже третий орган чувств был задействован тетей во мне — слух, как фактор соблазнения мужчины женщиной. Наташка пока осваивала два других, и как всякой женщине, ощущать меня на запах и вкус, представлять пока еще не подтаявшим, не поплывшим с верхушки струйками, сливочным мороженным ей было куда приятнее. Правда, во втором блюде наслаждений, — на вкус, тетя пока ограничилась лишь теорией и мимолетным показательным выступлением.
— Поднялся… — проговорила тетя. — Легонько берешь за кожицу и опускаешь до сопротивления. У каждого мужчины крайняя плоть открывается по-разному, не дергай резко, ему может быть больно. Как только почувствовала сопротивление, остановись.
Тетя не только рассказывала, но и показывала. Я почувствовал, как мое "отличие" потерла одежку, и ее палец обласкал уздечку.
— Ой! Она прямо выпрыгнула: — шепнула Наташка.
— Повлажнела. Видишь, появилась капелька на выходе канальчика?
— Да… Что он уже?!
— Нет, это значит — ему это нравится, он хочет продолжения.
— Он же спит?
— Ну и что? Ты разве ни разу не просыпалась мокренькой?
— Просыпалась… Я и сейчас мокрая.
— Вот и он. Сейчас, наверное, сон видит, как мы его ласкаем. Хочешь, потрогать? Почувствовать, как его сердце бьется.
— Хочу…
— Сюда приложи пальцы. Чуть ниже…
Сердце мое не билось, — оно рвалось из груди! Еле сдерживая себя, чтобы не шелохнуться, я почувствовал, как немного холодные от перевозбуждения, пальчики Наташки коснулись моего горячего "отличия" у его основания.
— Колотиться… — шепнула Наташка.
— Поднимайся выше, — тетя убрала руку, давая ей место. — Это головка. Она самая чувствительная, а вот здесь, — тетя приложила Наташкин палец к уздечке, — особо. Трением одного пальца можно легко добиться, чтобы он прыснул. Хочешь попробовать?
— Хочу… Только я не могу у меня все внизу сковало. Прямо льется.
— Сначала освободись сама. Встань, чтобы мне удобнее было…
Мое "отличие" было покинуто. Наступила краткая пауза. Я так хотел открыть глаза и посмотреть, но я ведь спал!
Участившееся дыхание Наташки, красноречиво мне поведало о том, что происходило за темными шторами из век. Это было быстро, несколько всхлипов перевозбужденной плоти, сильный выдох, еще один, и мое "отличие" снова посетили ее влажные пальчики…
— Теперь вместе с ним… — шепнула тетя, — Я помогу…
Большой палец тетиной руки стал потирать уздечку в направлении вверх и только вверх, доходить до канала, отрываться от головки, снова снизу-вверх. Я почувствовал, что долго так не выдержу и открыл глаза.
Наташка стояла передо мной обнаженной, ее рука, двумя пальцами, ласкала набухший бугорок, прикрытый золотистым пушком, сок возбуждения несколькими каплями тек по ее ножкам