— А все-таки как же это сладко, с мальчишечкой неопытным, — щебетала, исподтишка бросая на Марину Сергеевну ехидненькие взгляды довольная Люба, явно забывшая и думать о вчерашних неприятностях и сомнениях. — Вот казалось бы и смотреть не на что, а поди ж ты:
Вся компания воодушевленно завтракала, поглощая пищу как стая голодных волков. Утренний моцион всем явно пошел на пользу.
— Это, Любочка, наверное твой материнский инстинкт всему причиной, — отозвалась, усмехаясь, Марина Сергеевна, передавая Лешке бутерброд. — У тебя же тоже сейчас гормональный баланс далек от идеала — все-таки пять лет кормить грудью! У тебя, наверное, по женской части все показатели зашкаливают!
— И не говорите! — вдруг состроила страдальческую гримаску Люба. — Так грудь болит! Вчера Милка совсем мало ссосала, так сегодня аж ломит там все!
— Так что ж ты терпишь, дорогая!? Чего ждешь-то? Мастита? — Марина Сергеевна озабоченно нахмурилась. — А ну-ка вылезай-ка! Иди сюда!
По Любиному лицу скользнуло легкое сомнение, но ее тело, получив конкретную команду, уже двигалось, выбираясь из-за стола.
— Мальчики, вы чай с молоком любите? Конечно любите — и не возражайте мне! А раз так, вам придется немножко поработать.
Взяв за руки собиравшуюся что-то возразить Любу, Марина Сергеевна, приложила ей ко губам палец, и безапелляционно сказала:
— Молчи! Знать ничего не хочу! Наклонись.
Люба неуверенно наклонилась, и Марина одним движением стянула с нее балахон. Две объемные сиси свободно повисли, почему-то напомнив Пашке козье вымя. Из одежды на Любе остались только белые трусы, которых ребята еще не видели.
— Так. Теперь упрись руками в полку. Отлично. А! Пока не забыла! Ты же мокрощелочка у нас. Давай-ка трусишки тоже снимем — у тебя свежего белья-то с собой не вагон, правда?
Люба что-то замычала, пытаясь разогнуться, но Марина со значением глянула на Пашку, и тот придержал деваху, положив ей ладонь на шею. Ладонь на секунду сжалась, и Люба сдавленно пискнула, признавая поражение.
Белый лоскут ее трусов, небрежно брошенный Мариной, лег прямо перед Любиным носом.
— Павлик, возьми в ладони кусочек масла и мне немножко дай. Хорошо. Теперь смажь им ладони, иначе будет несподручно. Ага, молодец. Лешик, возьми-ка стакан пустой. Будешь его подставлять под сосок. Вот так, понял? Ну, молодец. Мальчики, теперь смотрите, что надо делать.
Марина присела сбоку от Любы, успокаивающе погладила ее по круглой ягодице, смазала маслом ладони и уверенным движением сжала ими Любино вымя сверху и снизу прямо около грудной клетки. Тяжело свисающая из под ладоней плоть выпятилась, как надуваемый воздушный шарик. Марина медленно с усилием потянула сиську вниз, и ее масляные ладони заскользили по Любиной коже, толкая перед собой плотный валик ее плоти и оставляя за собой блестящий жирный след.
— Ай-й-й-й: больно-больно-больно! — сдавленно зачастила Люба.
— Терпи, детка. Терпи. Сейчас полегча-а-ает, — ладони Марины дошли до ореолы и плотно сжались, выдавив из соска ударившие в стенки стакана разнонаправленные тонкие струйки белесой жижицы. — Вот та-а-ак. Вот та-а-к! Держи стакан ровнее, Лешик!
Марина несколько раз повторила свои действия и уступила место Пашке. Тот обхватил руками горячее вымя, и Люба, дернувшись, зашипела.
— Тихо, тихо Павлик! Не так сильно! — Марина чуть поправила его хват. — А теперь тяни. Во-о-о-т! Другое дело.
Скользя ладонями по Любиной дойке, Пашка испытал прилив восторга, смешанного с острым желанием: оказалось, что доить женщину как козу — это какое-то отдельное наслаждение, замешанное на чем-то архаичном и древнем, глубоко сидящем в мужской природе. Выдавливая из соска очередную порцию молока, он каждый раз готов был кончить, даже не прикасаясь к себе руками! Вот это да-а-а!
Люба стояла спокойно, иногда подрагивая голым телом, и покряхтывая, когда Пашка плотно сдавливал ореолу и сосок. Ее кряхтение напомнило Пашке кряхтение Милочки, когда ей засовывали палец в вагинку.
Стакан почти наполнился, а молоко все не кончалось. Грудь стала заметно мягче, и Марина, пощупав ее, сказала:
— Пока хватит. Лешик, ты понял, что надо делать? Тогда смажь руки и дои вторую сисю. Павлик! Подержи ему стакан и помоги, а я займусь одним важным делом. Кстати, придержи-ка Любочку на минутку, чтоб она не поранилась.
У Марины в голосе прозвучала смешинка. Пашка положил ладонь Любе на шею, а Марина деловито разделась, аккуратно повесив свой красивый халат на вешалку, грациозно встала на свою полку коленями, придерживаясь за нависающий над ней Любин зад, а потом, задорно глянув на мальчишек, в два экономных движения, широко расставив бедра, уселась лицом к длинной Любиной щели. Пашка невольно залюбовался ее зрелым, ухоженным и ловким телом, остававшимся ослепительно совершенным и в то же время естественным даже в такой откровенно развратной позе. Под кустиком густых лобковых волос кокетливо красовалась широко растянутая в улыбке гладко выбритая аккуратная вульва. Возраст слегка коснулся ее пигментацией, но пластическая хирургия явно вела с возрастом непримиримую борьбу и побеждала в ней — крупная, но в то же время очень аккуратная Маринина пизда как будто была срисована из иллюстрированного каталога элитного салона эскорт услуг.
Пашка посмотрел на Лешика, но тот, уже хорошо знакомый с бабулиными прелестями, целиком сосредоточился на Любином вымени. Увлеченный мальчишка сел на полку рядом со своей дойной козочкой, зажал стакан коленями и энергично сдаивал в него молоко из блестящей от масла податливой правой сиси. Стакан был уже наполовину полон.
Убедившись, что его помощь мальчишке не нужна, Пашка, продолжая придерживать Любу за шею, наклонился над ее попой, и стал наблюдать за действиями Марины.