Почти сразу она задушевно грызанула меня за член. Я чуть не шлепнул по заднице, которая болталась передо мной, но вовремя удержался: себе дороже было бы. Наташка почмокала еще и снова зацепила головку зубами. Ко всему хорошему, она (наверно, от стараний) дрыгала ногой, так что заехала мне в ухо и чуть не лягнула в нос.
*****
И Наташка снова начала успокаиваться. Наконец, я почувствовал, как она расслабилась и доверилась моим рукам. А я все продолжал. В том же ритме. Так же легонько и мягко. Не трогая ниже.
Наташка легла щекой мне на грудь. И совсем уже неубедительно попросила: "ну отпусти". "Ладно", не стал спорить я, одной рукой продолжая те же движения, а другой перебирая ее волосы, от которых пахло речкой. "Обещаешь, а сам… ", хмыкнула голышка. "А я тоже врун. Ладно-ладно, мы уже спим — помнишь? Мы с тобой компания врунишек" — прошептал я и поцеловал в ушко, чувствуя, как она улыбается.
"Не болит?" — сочувственно спросил я, впервые кладя руку ей на попку. То есть, впервые не проходя попутно, а положив именно на нее. Наташка испуганно вздрогнула, сжала ягодицы, но почти сразу расслабилась: мне уже было можно. Качели, которые взлетали и опускались весь этот длинный вечер, принесли нас сейчас в новую страну — в которой лежать на мне голышом с моей рукой на попе было можно. Где от этого было тепло и приятно, а не мучительно, до судорог, стыдно.
"Сам отлупил, а сам спрашивает", — как-то кокетливо отозвалась Наташка и потерлась об меня носом. "Сама напросилась, и сама возмущается" — в тон ей ответил я и начал нежно массировать ее попку концами пальцев. Нет, не лапать, а именно массировать и гладить — и мы оба понимали, что я не лапаю ее, а сочувствую (искренне, кстати, что бы вы там не думали) и понимали, что другой это понимает. В моих касаниях не было ничего, кроме нежности, никакого похабного подтекста. Мы были сейчас чисты и невинны. Мы чувствовали друг друга, понимали, знали, любили. Мы верили друг другу. Мы были одним.
Но при всем при том я оставался подколодным гадом. И знал, что сейчас Наташкины качели сделают следующий взлет…
Как следует прогладив голышкину круглую попку, утешив эту попку, извинившись перед ней, мои пальцы совершенно естественно скользнули между ее половинок.
"Подожди, а это что?" — спросил я. — "Так Ленка тебя не намазала кремом? Вот паразитка, получит она у меня!".
"Я сама не дала, я что — младенец?" — Наташка ответила довольно спокойно, потому что мои пальцы сразу вернулись на давно пройденные и разрешенные места: ничего страшного не произошло.
"Сама не дала? Дурында, целый день в мокром. Опрелости пойдут. Потом лечиться полгода будешь. Ничего никому доверить нельзя, что за народ безмозглый", — ворчливо-ласково забурчал я, — "ладно, сейчас… "
Я нашарил под матрасом крем, выдавил побольше на палец, и начал смазывать Наташке ущелье между круглыми половинками попки. Ногами я раздвинул еще пошире ее ножки, постаравшись сделать это не грубо.
Все произошло так быстро и естественно, что Наташка растерялась. Она было сжала половинки, но потом, похоже, поняла, что после всего стесняться меня как-то глупо, и задумалась…
А я аккуратненько мазал ей складочку попки с самого верха, все время добавляя крем. "Ну что же ты такая глупышка у меня, заболеть хочешь?" — тихонько и по-доброму укорял я Наташку, иногда касаясь губами виска, щечки, ротика — чего придется.
Я все старался делать очень нежно, осторожненько раздвигая ее ягодички той рукой, в которой держал тюбик, спускаясь по складочке ниже и ниже, смазывая не только самую серединку, а все более широкую полосу: все те места, где половинки попки касались друг друга. Все это время я тихонько гудел шмелем Наташке в ухо всякую добродушную ерунду — чтобы она вслушивалась в мой голос, отвлекалась, чтобы не начала психовать.
Дойдя до ануса, я сначала густо промазал его сверху, потом мой палец с порцией крема скользнул на фалангу внутрь, осторожно покрутился и поворочался там, и почти сразу же вынырнул. К тому моменту, когда Наташка подпрыгнула и вильнула попкой, в ней уже ничего не было. А негодующее голышкино: "что ты делаешь?!" я пропустил мимо ушей.
Каждый раз подбавляя крема, я прошел по промежности, чувствуя, как возмущенно дрожит только что оскорбленный мной Наташкин анус. И занялся писькой. Без нажима, теми же ритмичными движениями, в том же темпе — давая Наташке почувствовать, что для меня ее писька не представляет какого-то интереса, что для меня это просто еще одна часть ее тела, такая же, как остальные.
Когда я добрался до этой прекрасной пельменьки, Наташка резко дернулась. Я подбавил нежного ворчания в голос: "ну вот и все, сейчас намажем, и я тебя отпущу. И будешь ты дальше совсем самостоятельный человек, будешь спать на свободе… ", и она опять немножко успокоилась.
"Я сама намажу", — сделала Наташка последнюю попытку. "Ты сама уже намазала", — вроде как не поверил я ей. И голышка смирилась.
Прежде всего я прошелся вокруг ее губок, по складочкам между ними и ножками. Я мазал так густо, что утопил эти ямки в креме, сравнял их с торчащими губками.
Чтобы пока успокоить Наташку, оттуда я перешел на ее ляжки и долго занимался одной, а потом другой ее ножками.