По субботам в поселке была дискотека; начиналась она в девять вечера, но в девять ещё было светло, и потому в это время начиналась она лишь для самых нетерпеливых либо уже пребывающих в лёгком — предварительном — подпитии, что нередка означало одно и то же;
Основная же масса народа подтягивалась часам к десяти, когда опускались летние сумерки, и к одиннадцати наблюдался полный аншлаг — на танцплощадку, окольцованную высокой изгородью, набивалось столько народа, что не то чтобы танцевать, а иногда трудно было даже шевельнуться, и тогда тётя Дуся, продававшая билеты и осуществлявшая бескомпромиссный контроль, вводила жесткий режим "выход-вход": чтобы кто-то запоздавший мог на танцплощадку попасть, кто-то другой предварительно должен был её покинуть; "только так, и никак иначе!" — отбивалась тётя Дуся от наседавших на неё любителей танцевать…
К половине двенадцатого осуществлять весь этот контроль было уже бессмысленно — народ шарахался туда-сюда, причём треть этого народа уверенно дышала перегаром, и тёте Дусе, стоявшей на входе, оставалось лишь терпеливо ждать окончания "этой вакханалии"; в двенадцать часов дискотека заканчивалась, — народ начинал шумно рассасываться, растворяться в темноте, и, пока диджей Тон, которого на самом деле звали Антоном, убирал свою аппаратуру, тётя Дуся наскоро собирала на опустевшей площадке мусор: пустые бутылки, мятые пластмассовые стаканчики…
Иногда попадались презервативы, но это шутили малолетки: раскатанный презерватив они незаметно засовывали кому-нибудь в задний карман брюк или джинсов, делая это таким образом, чтобы из кармана он наполовину свешивался, и потом угорали от смеха, глядя на ничего не подозревающего "денди с гондоном", — тётя Дуся, когда ей попадались презервативы, возмущалась особенно громко… потом она запирала на большой навесной замок вход, и танцплощадка замирала до следующей субботы…
И эта суббота ничем не отличалась от всех прочих — дискотека закончилась в двенадцать, сразу же случилась небольшая драка, собравшая зрителей, и было уже около часа, когда Валерка и Кирилл вышли на свою улицу…
Валерка был местным — поселковским, а Кирилл гостил у деда с бабкой, но поскольку в гости к деду и бабке он приезжал каждое лето и гостил каждое лето месяца по два, а то и по три, то вполне естественно, что они, Кирилл и Валерка, давно уже были друзьями; лишь в первые два-три дня по приезду Кирилла они невольно присматривались друг к другу, стараясь определить, какие изменения произошли с другим за год, но все эти изменения, происходившие с ними год от года, были примерно одинаковые, и уже через два-три дня им обоим казалось, что они вовсе не расставались, а если учесть, что Кирилл был парнем кампанейским и что все Валеркины друзья давно были его друзьями, то спустя три-четыре дня после своего приезда Кирилл уже мало чем отличался от парней местных — поселковских.
С дискотеки домой они возвращались всегда втроём: Валерка, Кирилл и ещё — Стас, — все трое жили на одной улице, и не просто на одной улице, а практически рядом: вначале был дом Стаса, дальше, через два дома, жил Валерка, а ещё через дом был дом Кирилла, точнее, дом его деда и бабки…
Но в эту субботу Стаса с ними не было: он откололся в самом начале — "пошел с пацанами бухать", и потом Кирилл и Валерка видели его на танцплощадке всего несколько раз, при этом от раза к разу Стас шатался всё больше и больше; последний раз они видели его где-то в половине двенадцатого: глядя то на Валерку, то на Кирилла мутным взглядом, Стас признался, еле шевеля языком: "Пацаны… а я — в жопу… в жопу пьяный… " — как будто без этих его слов можно было подумать, что он трезвый. "Может, домой его отведём? Всё равно уже заканчивается… "
— предложил Кирилл, глядя на Валерку. "На хуй! — тут же отреагировал Стас. — Я что — пьяный, что ли?" Он снова куда-то исчез — растворился среди танцующих… а когда дискотека закончилась и Валерка с Кириллом стали спрашивать у знакомых пацанов, не видел ли кто из них Стаса, оказалось, что видели Стаса все, но куда он делся — никто не знает…
— Интересно, где сейчас Стас… может, дома уже? — проговорил Кирилл, когда они вышли на свою, почти не освещенную, улицу. — Надо было его придержать — от себя не отпускать…
— Хрен ты его удержишь, — отозвался Валерка.
Какое-то время они шли молча, — в тёплую лунную ночь был погружен посёлок, и улица, по которой они шли, и они сами, идущие по этой улице; нигде — ни справа, ни слева — не светилось ни одно окно: люди либо уже спали, либо, если не спали, сидели в темноте, — летняя тёплая ночь окутывала землю, и только слышно было, как где-то далеко, в конце улицы, неуверенно брешет собака…
— Смотри, вон… кто-то сидит на скамейке у Стаса, — проговорил Валерка, издалека всматриваясь в тёмную фигуру.
— Может, это Стас? — отозвался Кирилл. Он тоже увидел тёмную фигуру, сидящую на скамейке, но рассмотреть, кто именно сидит на скамейке, издалека было невозможно.
— Может, и Стас… хрен его знает! — хмыкнул Валерка.
— Может, он раньше нас с дискотеки ушел… — высказал своё предположение Кирилл.
— Ну! По-английски… он свалил, а мы его там, как лохи последние, ищем… — тихо рассмеялся Валерка. — Сейчас подойдём — посмотрим… и если это он, набьём ему морду, чтоб впредь не сваливал по-заморски — не вынуждал нас беспокоиться… да?
— Легко! — засмеялся Кирилл. — А завтра скажем, что он в драке участвовал…
— И не просто участвовал, а представлен к награде…