Разве это было не счастье? Расим, подавшись вперёд — всем телом прижавшись к Димке, непроизвольно вскинул руки вверх, обвил руками Димкину шею, уткнув пылающее лицо Димке в щеку, — какое-то время они стояли, обнявшись, не шевелясь, ощущая-чувствуя, как полыхнувшее, прокатившееся по их телам обжигающе сладкое наслаждение медленно испаряется, словно сворачивается, вновь возвращается в скрытые глубины их юных тел… "пятое время года — это не осень… и не зима, не весна и не лето… пятое время года — это любовь" — подумал Димка, прижимая любимого Расика к себе — ощущая, как сердце его наполняется чувством ликующе-радостной благодарности… кого он, счастливый Димка, должен был сейчас благодарить?
Конечно же, Расика — любимого Расика! — прежде всего: за то, что он, обалденный пацан, есть на земле… и ещё — самого себя: за то, что так вовремя он узнал, что Расик едет в Город-Герой в составе группы… и Зое Альбертовне Димка был искренне благодарил — за то, что она заселила его и Расима в двуместный номер… и той барменше, что продала ему воду, он тоже был благодарен… и даже гопникам — озабоченным гопникам — Димка был чуточку благодарен, поскольку они ему дали возможность реально спасти-уберечь Расима от неминуемой беды… любовь щедра, и Димка — любящий Димка — был благодарен всем-всем!
Он держал в объятиях Расика — прижимал Расима к себе, и сердце его, шестнадцатилетнего Димки, никакого не взрослого старшеклассника, а мечтателя и фантазера плавилось от любви, от нежности, от горячей благодарности… разве это не счастье? Ау, нестриженые козлы! Любовь двух парней — это, по-вашему, извращение? А вот хуй вам… "хуй вам, девочки" — легко, весело подумал Димка про неведомых ему к о з л о в, потому как даже к к о з л а м, извратившим любовь и растлившим своим лицемерием целый мир, он, Димка, сейчас не испытывал ни капли гнева, потому как любовь… благодарная любовь всегда безгранично щедра!
Сколько они простояли, обнявшись, в серебряных нитях неутомимо льющейся сверху воды? Минуту? Две? Наконец, разжимая объятия, Димка мягко отстранил Расима от себя, посмотрел Расиму в глаза. И тут же, не удержавшись, поцеловал Расима в губы — не засосал, а лишь коснулся губами губ, выражая тем самым свою никуда не девшуюся — неиспарившуюся — нежность.
— Расик… давай снова обмываться — по-новой! — тихо засмеялся Димка, наклоняясь за мылом. — А то, блин… пришли обмыться, а сами — как маленькие… — в голосе Димки звенели колокольчики искрящейся радости. — И всё, блин, ты… несдержанный какой!
— Кто несдержанный? Я? — Расим шутливо округлил глаза. — Сам ты, Дима, несдержанный…
Смеясь, шутливо перебраниваясь, они снова начали мылить друг друга… они снова друг другу мылили плечи и животы, мылили один одному упругие, сахарно-сладкие попы и потемневшие, солидно свисающие книзу мальчишеские пиписы… они мыли друг друга в свете "иллюминации", и Расим уже не испытывал ни стыда, ни стеснения, ни смущения, — шутливо отбирая друг у друга мыло, они шутливо толкались под серебристыми струями льющейся сверху воды, то и дело смеясь, без конца подначивая друг друга… и — трудно было сказать, отчего Расим так внезапно преобразился, — то ли глаза его привыкли к свету, то ли всё дело было во взаимной, упоительно сладкой мастурбации…
Эта взаимная мастурбация, в которой парни в пятнадцать-шестнадцать лет никогда не признаются другим, если только не делают это совместно или взаимно, удивительным образом подействовала на Расима: он, отдрочив Д и м и н пипис, вдруг почувствовал, что Д и м а, оставаясь для него старшим в их дружбе, вместе с тем как бы перестал быть для него, для Расима, старшеклассником: взаимная мастурбация удивительным образом уравняла их в глазах пятнадцатилетнего Расика, отчего ему, Расику, сделалось удивительно легко и свободно… как если б они — Расим и Дима — познакомились не вчера при заселении в номер гостиницы, а уже знали друг друга тысячу лет! При этом Димка не упускал момента поцеловать Расима, а Расим, шутливо вырываясь, не упускал момента напомнить Димке, кто именно в с ё начинает:
— Дима, ты сам… сам несдержанный! — вырывался, смеясь, Расим, на что Димка, прижимая Расима к себе, округлял глаза, изображая смущение и возмущение:
— Расик, пусти… не приставай ко мне! Блин, ну какой ты… какой ты несдержанный!
Пару раз Димка садился на корточки — брал в рот член Расима, желая тем самым досконально проверить, не осталось ли на головке Расимова члена "микроскопических молекул мыла", — член у Расима — как и у Димки — был "в состоянии нестояния", и месте с тем он был словно налит, то есть он был не твердым, а мягко-упругим, как аппетитная сарделька…
Расик не сделал так ни разу — не изъявил ответного желания проверить на предмет наличия "микроскопических молекул мыла" головку члена у Димки, но Димку это нисколько не напрягло и уж тем более не обидело, — Димка, дурачась сам, ни разу Расима к этому не подтолкнул… да и зачем было подталкивать Расима теперь, когда он, любимый Расик, во всём остальном дурачился ничуть не хуже самого Димки? Они дурачились, и Димка… шестнадцатилетний Димка был счастлив! Но теперь он был счастлив ещё и потому, что он чувствовал, как любовь — его любовь — по крупицам передаётся бесконечно любимому Расику… разве э т о было не счастье?
Когда они вышли из ванной комнаты, Димка, понятное дело, тут же выключил-погасил в ванной комнате "иллюминацию", и на какой-то миг всё вокруг погрузилось в непроницаемую тьму.
— Расик, ты теперь будешь навигатором, — предложил Димка. — Посмотрим, кто из нас лучше…
— Посмотрим! — Расим тихо рассмеялся в темноте. — Идём… — Расим в темноте нащупал Димкину руку. — Курс на базу!
— Расик, так нечестно! — тут же энергично запротестовал Димка, не трогаясь с места. — Я тебя вёл не за руку…
— Ну, Дима… ты как маленький! — Расим снова тихо рассмеялся в темноте. — Идём… курс на базу! — Расим потянул Димку за руку.
— Никуда не идём! — не тронулся с места Димка.
— Ну, Дима… — шутливо капризничая, пропел-прошептал Расим.
— Ну, Расик… — подражая Расиму, пропел-прошептал в ответ Димка. — Ты навигатор или нет?
— Ну, хорошо… уговорил! — Расим в темноте нащупал ладонью Димкин пипис, несильно сжал его в кулаке, и от этого ощущения — от ощущения горячей ладони Расика на своем члене — у Димки вмиг полыхнуло огнём благодарное сердце. — Идём? — спросил Расим, не трогаясь с места — ожидая, что скажет Д и м а.
— Идём… — отозвался Димка, в темноте скользнув ладонью по упругой Расимовой попе. — Курс на базу…
Конечно, Расим был тоже отличным навигатором! Он вёл Димку, преодолевая невероятные трудности, вёл, минуя смертельные опасности, обходя коварные рифы, избегая встречи с метеоритами, залетевшими в их мир из других галактик… и только уже у самой "базы" Расим неожиданно растерялся, — остановившись между кроватями, он обернулся к едва различимому, смутно видимому в темноте Димке:
— Дим… а трусы наши где? — прозвучал озадаченный голос Расика.
— Трусы? Зачем нам трусы? — удивлённо отозвался Димка.
— А как… без трусов будем спать? — не менее удивлённо проговорил Расим, одновременно с этим осмысливая стремительно возникающую — совершенно новую — ситуацию. Ведь одно дело — снять трусы для секса… ну, то есть, для дружбы… или, как говорит Дима, для любви… и совсем другое дело — спать голыми всю ночь… "всю ночь… " — подумал Расим.
— Без трусов, — подтвердил Димка, невольно любуясь наивностью Расика… и наивность Расима, и его милая, смешная, искренняя непосредственность — всё это в один миг вызвало у Димки новый прилив горячей нежности… "в трусах он хочет спать… как вообще такое могло прийти в голову?" — искренне удивился Димка, мысленно хмыкнув: спать сейчас в трусах было всё равно что знойным летом загорать на пляже в скафандре… "Расик… какой ты дурак!" — подумал Димка, изнемогая от нежности — от распирающей сердце любви.
— Совсем? — спросил Расим, тут же сам понимая — осознавая — глупость своего прозвучавшего вопроса.
— Нет, наполовину… — засмеялся Димка, жарко прижимаясь к Расику сзади — горячо обнимая его кольцом скрестившихся на груди рук. — Сейчас мы наденем трусы, как полагается, а потом до колен их приспустим, как нам этого хочется, и… как говорится в таких случаях, и волки будут сыты, и овцы будут целы! — тихо засмеялся Димка, сладострастно вжимаясь горячим полустоячим членом в Расимовы ягодицы… точнее, вжимаясь членом в расщелину, образованную двумя упруго-мягкими, сладостно округлыми полушариями. — Расик… — прошептал Димка, целуя Расима в затылок, — завтра будем трусы искать… ложись!
Димка, колыхнув бёдрами, подтолкнул Расима к кровати, и они тут же повалились на постель… какие трусы могли быть в эту сказочную, необыкновенную, упоительно счастливую для них для обоих ночь?"Завтра нам будет стыдно" — сказал Расим накануне взаимной любви, совершенно не понимая, что т а к о г о завтра, в котором им, двум в унисон дышащим пацанам, было бы стыдно, не наступит никогда… в принципе — никогда! Потому что…
— Дим — прошептал в темноте Расим, жарко вжимаясь в Димкино бедро своим горячим полустоячим членом. — Ты поменял побудку на телефоне?
— Ага, — отозвался Димка, едва уловимыми движениями ладони теребя, лаская Расимовы ягодицы. — Ты же сказал поменять… на фиг нам нестандартный кайф! — Димка тихо рассмеялся, вспомнив, какое лицо у Расима было утром. — Пусть нестандартно кайфуют другие…