… Она вновь перевела взгляд на веб-камеру — даже не думая о всё ещё раскрытых настежь шторах, не думая о том, что жильцы верхних этажей дома напротив вполне могут благодаря ракурсу видеть через окно полулежащую на полу голую изрисованную девчонку с бесстыдно раскинутыми вокруг вешалки ногами.
Её волновало иное…
— Наручники. — Сразу произнести это слово не получилось — по всей вероятности, за последние минуты у неё пересохло во рту. Сглотнув слюну, Катя повторила: — Наручники. Как их снять? . .
Голос ответил не сразу.
По интонациям складывалось впечатление, что он был погружён в свои собственные раздумья, хотя и обращался только что к ней.
— Ты меня откровенно удивила, девочка, — признался он. Естественно, не ответив ни словом на сильнее всего волновавший её сейчас вопрос. — Такого я не ожидал от тебя. Что ты будешь готова на всё ради постижения таинственного секрета своих цепей — это само собой, но подобной инициативы и пылкости ожидать от тебя было никак нельзя.
Фэйли ощутила лёгкий озноб. Опять эти намёки на то, что секрет может быть мифическим и что спасения нет.
— Наручники, — тихо и без особой надежды вновь выдавила она.
— Тебе-то самой хоть понравилось? . . — в голосе собеседника вдруг прорезалась нежная теплота. — Скажи.
Она закусила губу. Придётся как-то ответить, иначе вряд ли ей удастся перевести разговор на единственно интересующую её тему.
— Да.
Фэйли попыталась произнести это быстро и безэмоционально, всем видом своим демонстрируя, что отвечает так лишь по принуждению, но тут же поняла, что ей так и не удалось проконтролировать интонацию, — и вспыхнула с головы до ног, осознав это.
— Ты хорошая девочка, Фэйли, — мягко произнёс голос. Тут же, как будто устыдившись банальной извращённости своих слов, поспешно добавил: — Правда.
Обращаясь к ней, словно к ребёнку. Нет, не словно к ребёнку. Словно к домашнему животному.
С новой вспышкой стыда Фэйли поняла, что по сути таковым сейчас для него и является.
В чём разница?
— Прикрой глаза, Катя, — мягко попросил голос. Именно попросил — причём понизив интонацию почти до шёпота. — Прикрой и пофантазируй… о чём-нибудь эротическом. Мне хочется увидеть это сейчас на твоём лице… увидеть, как заостряются твои маленькие, но такие прекрасные сосочки.
Чувствуя себя обессиленной, Катя послушно прикрыла глаза. Что толку ломать комедию, плакать и умолять, выпрашивая могущий не существовать в природе секрет. Если голос на том конце линии захочет освободить её — он это сделает, пусть даже в самый последний момент.
Если же нет — разве мольбы помогут?
Фантазия её блуждала в поисках образа, способного распалить. Что ей помогло так сильно завестись тогда, в школьном классе, при выполнении очередного Задания? Мысль о том, что Костя Свиренков может наблюдать за ней, видеть её за процессом публичного самоудовлетворения.
Катя представила себе, как Свиренков сейчас смотрит на неё, почти нависнув над ней. Непроизвольно ей представилось, как Костя наклоняется и, приоткрыв губы, проводит языком по соскам.
Дыхание её замедлилось.
— Хорошо… — прошептал, почти прошелестел между тем голос. Щёки школьницы заалели от осознания очередного унижения; причём, что хуже всего, какая-то часть её сознания или подсознания парадоксально наслаждалась происходящим — смутно ощущая это, Фэйли ещё сильнее ненавидела себя. — О чём ты сейчас фантазируешь? . .
Дыхание её прервалось на миг. Говорить правду ей категорически не хотелось — но, как назло, не выдумывалось ничего.
— Как… моих сосков… кто-то касается, — с усилием выдавила полуправду она. — Языком…
— Тебе бы этого хотелось? . . — вкрался вновь в её мысли голос.
Фэйли помедлила несколько мгновений.
Если говорить о ком-то совершенно абстрактном — то, естественно, нет; если о Косте Свиренкове — возможно, что и да. Кроме того, заранее ведь ясно, какой из ответов будет приятней всего собеседнику?
— Да, — не открывая глаз, выдохнула она.
— Тебе, — шёпот чуть помедлил, — нравилось тогда ощущать, будто на тебя смотрят? Нравилось… чувствовать, как на тебе сходятся со всех сторон сотни озабоченных мужских взглядов? . .
— Да.
Изрекая это, примерная ученица Катя Щеглова горела от стыда. Ибо ей, как она ни старалась, не удавалось убедить себя в том, что она отвечает так лишь из желания умаслить собеседника.
— Хорошая девочка, — вновь шепнул голос.
Краски, чтобы залить ещё сильнее щёки Фэйли, кажется, в организме уже не осталось.
— Я просто шлюха, — внезапно для себя самой произнесла она. Сама дивясь своему припадку откровенности.
— Мм. — Голос, также по всей видимости поражённый, помолчал. — Как будто эти определения обязательно противоречат друг другу.