Начало описываемых мною событий относится к середине семидесятых годов прошлого столетия. Моя семья проживала в ту пору в Ташкенте, а, надо вам сказать, Ташкент в советские времена был уникальной колониальной столицей — поразительная атмосфера белых господ рождала стремление к аристократизму в самом перфекционированном его варианте. Об этом много можно говорить, но данная моя повесть о другом.
К началу моего повествования было мне почти пять лет. Родители мои работали за границей, а я жила с няней — старой девой, очень строгой, но очень ответственной женщиной. Своей семьи и детей она не имела, и поэтому не знала, как воспитывать ребенка, считая своевременное кормление, чистоплотность и надлежащее время, отведенное для прогулок вполне достаточными. К чести ее должна отметить, что прогулки с ней были посвящены исключительно мне — мы ходили в парки, кукольный театр, цирк, посещали детские сеансы в кино и спектакли ТЮЗА. Но в остальное время я была абсолютно одинока, не имея ни друзей-ровесников, т. к. не посещала детсад, а к нам няня детей не пускала из-за своей маниакальной чистоплотности, ни взрослых товарищей, которым я могла бы поведать свои детские страхи, сомнения, попросить совета.
Все это привело к тому, что очень рано я научилась развлекать себя сама, и более того, я стала тяготиться обществом ровесников, т. к. они стали казаться мне скучными и примитивными. Я очень много читала и мои игры в куклы носили характер вариаций на тему прочитанного, ибо меня никогда не устраивал оригинальный сюжет, ввиду чего у моих кукол никогда не было имен, как это принято у девочек моего возраста, они носили имена героинь тех романов, а я уже в ту пору читала крупные литературные формы, которые потрясли мое детское воображение.
Когда же я начинала жить новыми переживаниями, мои верные комедианты меняли имена, обличия и снова были готовы радовать меня, разыгрывая передо мной мною срежиссированные спектакли. Уже тогда я поняла всю глубину одиночества человека в толпе людей, но научилась также искусно прятать свои истинные желания и мысли не из страха перед осуждением, а, как говорил Остап Бендер, "Не трогайте, Шура, своими грязными руками хрустальную мечту моего детства". Этот стиль поведения стал с тех пор правилом всей моей жизни. Я легко схожусь с людьми, играя по их правилам, но остаюсь при этом очень одиноким и уязвимым человеком.
Так вот, в возрасте около пяти лет я попала в детскую больницу — у меня были обнаружены глисты. До сих пор не могу понять, как это могло произойти, ведь моя няня была помешана на чистоте, а в детских заведениях я не бывала, но факт остается фактом — я оказалась в больнице. Для меня это было просто катастрофой — чрезвычайно замкнутая, живущая в мире своих утонченных фантазий, я оказалась среди беспардонных, кажущихся мне садистами, врачей, среди капризных, постоянно пристающих ко мне со своими предложениями поиграть, но совершенно неинтересных мне детей и, наконец, парализующий меня страх перед унизительными медпроцедурами, о которых я была наслышана уже с первых минут моего пребывания в больнице.
В полуобморочном состоянии я скорее готова была принять смерть, чем подвергнуться публичному унижению, а я именно так рассматривала ожидающее меня и совершенно некому было меня утешить. Я была очень застенчивым, но очень гордым ребенком — никогда не капризничала, ни о чем никого непросила, даже маму с папой, для меня всегда было важно, чтобы любящие меня люди поняли, чего я хочу и исполнили мое желание, а выпрошенное мне никакого удовольствия не доставляло никогда.
Приготовившись к самому худшему, я все же заметила у нас в отделении двух прелестных медсестер — Ларису и Марину. Было им лет по 19-20, не более. Стройные, длинноногие, в коротеньких кокетливых халатиках, они напоминали мне мою маму, молодую, красивую и очень добрую. Если вы не знаете, объясню вам, что заражение глистами в ту пору лечили следующим образом: в течение двух недель ребенку давали пить сильнодействующие препараты, убивающие гельминтов, а с целью детоксикации давали солевое слабительное и ставили бесчисленное количество клизм — и перед приемом лекарства в качестве подготовки, и после приема для удаления из организма мертвых и парализованных паразитов — в общем, с моей точки зрения — конец света. Запуганная, бледная, ждала я своей неизбежной участи, когда ко мне подошла Марина и сказала: "Девочка, неужели ты меня боишься?". В ее голосе было так много участия, ласки, что я не выдержала и расплакалась, уткнувшись головой ей в низ живота (я ведь была совсем маленькой!
) и прошептала, что боюсь не ее, а того, что она со мной будет делать.
— Ты боишься клизмы? — спросила Марина, я в ответ только кивнула головой, так стыдно мне было обсуждать такие вопросы с такой ослепительной красавицей, какой она мне тогда показалась.
— Тебе часто ставят клизму? — снова спросила она.
— Никогда! — был мой ответ.
— Но тогда чего же ты боишься?
— Унижения — ответила я, покраснев до корней волос.
— Ах вот оно что, — удивленно протянула Марина, — ты удивительная девочка, я такую встречаю впервые. Знаешь, что мы с тобой сделаем: ты придешь ко мне в процедурную после всех и мы вместе все обсудим, хорошо?
Ну могла ли я отказаться от такого проявленного к моей тайной и постыдной проблеме внимания? Конечно же я приняла это предложение с благодарностью, но все же я чувствовала себя очень подавленной. Время тянулось медленно, но все же настал час, когда Марина вошла в палату, и взяв меня за руку, повела в процедурную. У меня подгибались колени еще по дороге по коридору, но когда мы вошли в клизменную, а именно так и назывался кабинет, в котором царствовала моя королева, я вообще остолбенела. Светлая, просторная комната, вся в белоснежном кафеле, стеклянные шкафчики и столики — все это могло бы мне очень понравиться, если бы не их содержимое — мой Бог! , чудовищных размеров, на мой тогдашний взгляд, разнообразные клизмы, трубки, наконечники и большая банка вазелина, этот запах теперь вызывает у меня мгновенное возбуждение. Видя мою реакцию, Марина нежно обняла меня за плечи и усадила на кушетку.
— Девочка моя, — сказала она ласково, — я должна сказать тебе, что то, чего ты так боишься, на самом деле совсем не страшно, скажу тебе больше, это очень приятно и всем нам, девушкам, регулярно ставят клизмы и мы охотно подставляем попочки. Ты мне веришь?
Я потеряла дар речи, до такой степени сказанное Мариной казалось мне невозможным, но то, что она сказала мне — мы, девушки, т. е. я и она на равных, потрясло меня еще сильнее, ведь до сих пор я привыкла слышать в свой адрес "уйди, не путайся под ногами" , "маленькие молчат, когда говорят старшие" , и т. п. и вдруг взрослая, красивая девушка, почти женщина, говорит со мной так доверительно. Сама себе не веря, я пробормотала:
— Пожалуйста, не надо, не делайте со мной этого.
Марина сказала: