Утро выдалось сонным.
Можно даже сказать, по-английски сонным. Улицы за окнами заволакивал воспетый поэтами лондонский туман, а мистер Блуберри, неповоротливый, но ещё вполне импозантный рыжий мужчина тридцати семи лет отроду, с трудом заставлял себя очнуться от ночного оцепенения.
Выполняя традиционную лёгкую ежеутреннюю гимнастику — сперва чуть хрустнуть мышцами шеи, затем изогнуть руки в суставах локтей, затем полуприсесть, слегка дёрнуть ступнями, выпрямиться и повторить всё сначала, — он неотрывно следил за планомерно разогревающейся на газовой конфорке водой с не менее традиционно плавающими в ней тремя яичками.
Три яйца всмятку.
Ещё не всмятку, вернее, — вода пока что не успела даже утерять свой изначальный холод, — но, можно не сомневаться, в самом скором времени станут всмятку.
Классический завтрак холостяка.
Слегка нахмурившись, мистер Блуберри в очередной раз потрогал пальцем воду. Ещё раз нелестно помянув внутри себя как ушедшую в декрет экономку, так и прекрасную Маргарет, так некстати завёдшую в своих привычках каждое раннее утро выпархивать жаворонком из дома и отправляться на курсы самореализации — в чём, интересно, его дражайшая половина себя не реализовала? — вынуждая этим мистера Блуберри ощущать себя и весь свой особняк совершенно заброшенным.
Пустым.
Стоило ли соглашаться на участие в изнурительном формальном ритуале с произнесением торжественных слов и принесением нерушимых обетов, чтобы после этого быть вынужденным самому следить за неугасимым мерным свечением газовой конфорки?
Мистер Блуберри полагал, что нет.
Хотя он хорошо понимал, что с течением времени любой брак вырождается в формальность, место страсти занимает привычка, а место любви — забота друг о друге. В сущности, если люди успели достаточно хорошо узнать друг друга и при этом не пропитаться друг к другу отвращением, так ли уж это плохо?
Подумав, что рассуждает подобно своему престарелому отцу — тому было уже далеко за пятьдесят, когда мистер Блуберри в последний раз слышал от него подобные размышления, — он чуть улыбнулся. И постучал ложкой по краю кастрюльки с водой.
Раздался мелодичный звон.
— Ты уверена, что надо? . . — послышалось чьё-то сбивчиво-растерянное под кухонным окном.
Поскольку особняк не был окружён садовым участком, все окна его выходили прямиком на улицу, так что вглубь помещений частенько залетали обрывки чьих-либо голосов.
— Обычно… опрос. Если что не так, ты сделаешь… да. Зато не из запретных. Тогда уж точно не откажется от интер… Лучше заранее.
Этот голос был звонче и явно уверенней предыдущего. Периодически он перекрывался первым — звучавшим на октаву ниже и уже столь тихим, что разобрать что бы то ни было при всём желании не представлялось возможным.
— Но если… — тем не менее послышалось ему на миг.
— Иди же! — в голосе позвонче звучала уже почти ярость.
Мистер Блуберри флегматично попробовал воду с краешка чайной ложечки, думая о том, что голоса молодёжи за окнами как будто с каждым годом становятся всё моложе. Или наоборот — это стареет он сам?
— Фррп-фф… не могу… я ей посоветовала применить… и одета как… Я сказала, мода ма…
Последнее слово он не вполне расслышал.
— Ты что… совсем? — этот девичий голос ещё не звучал.
— Нет, ничего страшного не… Ну в крайнем случае… — послышалось тихое хихиканье. — Ну она же не дура.
Посола не было.
Совсем.
Мистер Блуберри недоумённо причмокнул языком — и даже потянулся было к солонке, прежде чем сообразил, что совершает фундаментальную ошибку. Солить воду необходимо для пельменей, а не для яиц.
Одновременно с этим он услышал тонкую трель электрического звонка.