Раньше она практиковала с мужем только миссионерскую позу, так что быть сверху, да еще самой насаживаться на агрегат, в порядки превосходивший вполне достойный орган ее первого и единственного до сего дня мужчины, то есть супруга — это было серьёзным испытанием для тихой домохозяйки, выпускницы филфака, любительницы Тургенева: Но как это было заманчиво: Медленно, подергиваясь от непонятных но приятных судорог, она впускала в себя этого, казавшегося бесконечным, питона…
— Ап!
Крошка-енот надавил на ее бедра и насадил, наконец, на свой кол до упора:
Слезы брызнули из глаз от такого удара по матке, а, может, и почкам.: Но как было приятно: И стон, который издала Таня был томным и нежным, и она уже куда энергичнее поднималась и насаживалась второй раз, третий, пятый:
— Ааааааааааааааааааааааааааа!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!
Стон оборвался на полуноте по причине вполне уважительной и понятной. Перед Татьяной воздвигся уже голый Ашот и, пригибаясь, чтобы не разбить темечком зеркало на потолке, пихнул ей в рот уже свою прелесссссссссссссть: Каковую пришлось сосать, не забывая о скачке на мохнатом коньке-Горбунке, которого, как выяснилось, величали Гагиком: и мачта у этого Гагика былааааа… Так что член Ашота за щекой девушки невольно ходил не только вперед-назад, но и вверх-вниз с весьма сложной амплитудой перемещения: К чести новоявленной соски, она умудрилась не только не прикусить предложенное ей угощения и собственный язычок, но и доставить тощему аксакалу явное удовольствие, щекоча язычком головку и ствол его мотающегося перед глазами шланга:
— Гагик!
— Ашот!
Эти велеречивые переговоры перевели к переменам в обстановке. Из всадницы Таня молниеносно превратилась то ли в корову, то ли в собаку: Она стояла на карачках, и теперь ее розочку уже сзади яростно буравил мощный бушприт Ашота, а брандспойт Гагика вернулся в рот, порадовав девушку еще неизведанным привкусом ее собственных выделений. Они, оказывается, сладкие:
Впрочем, послевкусие было иным. Гагик с каким-то даже не животным ревом разрядился прямо в нее потоками густого со специфическим привкусом семени. Таня чуть не захлебнулась, но героически боролась с наводнением, то есть наспермлением, поглощая все новые и новые кубометры и килотонны:
Она делала это на полуавтомате, потому что еще с начала вторжения в нее Ашота находилась в состоянии какого-то перманентного оргазма (или серии миниоргазмов, кто его знает, все равно — хорошо!) и мало что соображала: Соображалка проснулась, лишь когда Гагика во рту сменил Ашот и теперь пришлось заменять МЧС в борьбе с его селевым потоком: А ее пещерка опустела… Ну вот, и эта Ниагара иссякла, Ашот порыкивая отвалился с обмякшим и стремительно уменьшившимся в размерах органом:
Какое-то время она лежала без движения, а с ней переплелись ее новые знакомые:
Затем Гагик, несколько приободрившись, печально посмотрел на своего падшего экс-гиганта, вновь утратившего величие и мощь и покрытого теперь белесо-желтоватыми потеками:
— Ээээй, оближи его, он такой грязный! — и звонко шлепнул Таню по ягодице. Взвизгнув, девушка подползла к объекту и с надеждой посмотрела на его счастливого обладателя: может, не надо?
— Соси, соси, девка! Знаешь, какая кавказская сперма полезная? Оооооо!!! Мешок здоровья! Соси, давай!
Теперь работали быстрый язычок и уже ставшие умелыми губки, бережно зачищая Гагиков грибочек и его окрестности от последствий его же семяизвержения. Работы по деспермизации давали свои плоды прямо на глазах. То есть на губках и язычке: объект блестел и вновь начал проявлять тенденцию к росту.
— Эй, и мне! — ожил Ашот.