Игорь, думая об Андрее, сам не замечает, как проваливается в сон — и спустя мгновение он уже крепко спит, как спят, укрывшись одеялами, все остальные стриженые пацаны — будущие солдаты, вымотанные бесконечно длинным днём начала своей службы… после отбоя прошло уже около часа, и парни в казарме спят все, как один, включая стоящего у тумбочки дневального, который хотя и не спит в буквальном смысле слова, но тоже то и дело закрывает глаза, проваливаясь в мучительную полудрёму; спят, растворившись в полумраке дежурного света среди будущих бойцов, их сержанты-наставники — командиры отделений, такие же точно парни, утратившие во сне всю свою силу-власть над телами и душами других; и только Артём, одиноко сидящий в канцелярии за обшарпанным столом, неизвестно зачем читает взятую в библиотеке "Исповедь" Руссо, — в приоткрытые окна зябко дышит весенней свежестью майская ночь, а в это самое время в каптёрке совершенно другой роты — в другом здании другой казармы — голый парень, тяжело дыша, блестя капельками выступившего на лбу пота, рывком выдёргивает из жаркого ануса другого парня, тоже голого, лежащего на спине с поднятыми вверх ногами, свой буро блестящий крупный член, и, тут же потянувшись за полотенцем, чтоб член обтереть-вытереть, валится на спину, еле слышно — удовлетворённо — выдыхая:
— Ох, бля… кайф какой! И что я без тебя на гражданке делать буду?
— Баб будешь ебать, — тихо отозвался тот, что лежит на спине. — Дай полотенце…
Максим, тщательно вытерев член, протягивает полотенце Андрею, и Андрей, по-прежнему прижимая колени запрокинутых вверх ног к плечам, несколько раз проводит концом полотенца между распахнутыми ягодицами, вытирая только что оттраханное очко; затем, пружинисто подбрасывая тело вверх, он рывком встаёт на матрасе на колени и, положив полотенце рядом, тянется за тюбиком с вазелином.
— Баб — это само собой… куда ж они, щелки шелковые, от нас денутся? Ну, а если… — Максим, лёжа на спине, снизу вверх смотрит на Андрея, стоящего перед ним на коленях с напряженно вздёрнутым — хищно торчащим — членом, — если вдруг мне захочется с пацаном, и — что тогда?
— С пацаном будешь ебаться, — ровным, ничего не выражающим голосом отозвался Андрей, выдавливая из тюбика на обнаженную — сочно залупившуюся — головку своего члена вазелин. — Макс, смотри: до дембеля нам не хватит — нужно будет ещё один тюбик прикупить… последний…
— С пацаном… как, однако, у тебя всё просто! — словно не слыша про вазелин, Максим недовольно хмыкает, явно неудовлетворённый таким однозначным ответом.
— А чего, бля, здесь сложного? — Андрей вскидывает на лежащего перед ним Максима вопрошающий взгляд. — Вжик-вжик — и опять мужик… делов, бля! Было бы взаимное желание — было б с кем…
— Это здесь, Андрюха… это в части, пока мы служим, всё это и понятно, и оправдано… вжик-вжик, и опять мужик. А на гражданке?
— А какая разница?
— Такая! Вообрази: вокруг море баб, а тебе, бля… тебе хочется с пацаном — на пацанчика тянет… — Максим, лёжа на спине, вопросительно смотрит на Андрея снизу вверх. — Так ведь можно, наверное, голубым стать?
— Ты же сам… — Андрей, машинально смещая на члене крайнюю плоть — приводя свой член в полную боевую готовность, смотрит на Максима с едва скрываемой иронией, — ты сам мне вечером говорил, что если мальчику на роду написано не быть девочкой, то мальчик останется мальчиком, даже если с другими мальчиками трахаться он будет и задом, и передом… или, может, Макс, ты в себе не уверен?
— Бля! Я тебе говорю про гражданку… здесь — это здесь! А на гражданке, бля… если там вдруг потянет на пацана, то это там, на гражданке, будет голубизной или нет… вот я про что говорю!
Андрей, глядя на Максима, хочет в ответ покуражиться — хочет "успокоить" Максима, сказать ему, что он, Максим, после полутора лет регулярного траха и так уже по уши голубой… и по уши, и даже — с ушами, но видя, что Максим смотрит на него без всякого подвоха, вместо смеха отозвался в ответ встречным вопросом: