Когда сумерки сгустились, запылали костры и возбужденные индейцы заполнили поляну. Штольц всегда удивлялся их перевоплощению. Что заставляло их становиться толпой кровожадных монстров он так и не смог понять. Во всяком случае, он начисто отметал теорию о желании отведать человеческой плоти, скорее всего, это был результат самовнушения. Двое рослых индейцев под руководством шамана вывели Монику из хижины и, слегка поддерживая под руки, повели на поляну. Она шла на свою Голгофу абсолютно спокойно, мечтательно подняв глаза и улыбаясь. Наверное, в своих видениях она шла по подиуму и видела вокруг себя, не беснующуюся толпу, а толпы восторженных поклонников, и упивалась своим триумфом. Ее вывели на середину, и шаман сорвал с нее одежду. Штольц замер, он невольно сравнивал ее с Николь. Если тело Николь потрясало изысканностью и изяществом линий, то тело Моники было сплошное буйство плоти, и Штольц еще раз самыми последними словами крыл Фогеля за его художества.
Это тело при определенном стечении обстоятельств, могло стать украшением его пантеона. Двое рослых индейцев, которые привели Монику на место исполнения обряда, крепко взяв ее за руки подняли, и направив острие вкопанного в землю жертвенного кола между ее стройных ног, опустили ее на него. Дерево с удивительной легкостью вошло в ее тело, но она никак не отреагировала на то что, с ней произошло, только как то вяло попыталась достать до земли своими раздвинутыми ногами. -Интересно. — подумал Штольц. — это пойло вырубает только болевые центры или полностью отключает нервные окончания. — Затем настала очередь шамана, он перерезал сухожилия на запястьях и ступнях Моники, а затем с противным звуком отломил их, и бросил в костер. Это был символ того, что приносимый в жертву больше никогда не возьмет в руки пищу и никогда не ступит на землю. Штольц всегда присутствовал на начале церемонии, поскольку это было необходимо, и всегда его поражала потрясающая эффективность приготовленного шаманом напитка.
Тело жило своей жизнью, несмотря на отключенное сознание. Поврежденные сосуды как будто кто то перекрывал предотвращая кровопотерю, а незначительное количество вытекшей крови мгновенно сворачивалось напоминая потеки застывшего воска. Затем шаман вырезал кусок мяса из ее бедра и преподнес Штольцу. Это нужно было с благодарностью принять и ему пришлось сделать это. Кусок напоминал собой мясо из супермаркета, сохраняя всю свою структуру, он не оставлял следов крови на руках. А тем временем церемония продолжалась и каждый получал свою долю согласно иерархии. Воздух заполнялся сладковатым запахом жареного мяса.
Моника, казалось с некоторым удивлением глядела на происходящее, а ее тело напоминало тающее на солнце эскимо на палочке. Уже с хрустом были выломаны голени, вырваны из плечевых суставов руки, почти срезано мясо с бедер и ягодиц, когда Монику, точнее то что от нее осталось, окружила толпа женщин и шаман стал оделять их кусками ее грудей отрезая от них для каждой свою долю. И тут случилось то, что Штольц помнил до самой смерти. То ли шаман ошибся с дозировкой, что вряд ли, то ли сделал это специально, скорее всего это так и было, но действие галлюциногена закончилось и еще живая Моника увидела и осознала все происходящее с ней. Она заскулила как маленький обиженный щенок, безумным взглядом вглядываясь в окружавших ее людей, и вдруг ее взгляд остановился на нем. И столько было в этом взгляде боли, страха, отчаяния, ненависти и презрения, что Штольц, тот самый Вилли Штольц, всегда видевший в людях только объект для исследований, для которого кровь была только составной частью человеческого тела, который никогда не задумывался что испытывают люди, ценой своей жизни приближавшие его к величайшему в истории открытию, впервые отвел глаза в сторону, не выдержав этого взгляда.
Обряд вступил в завершающую фазу, и отрезанная голова несчастной заняла свое место в шеренге голов, охраняющих деревню от злых духов, а то, что осталось от ее тела, было отнесено в лес за пределы деревни. Духи, обитающие там, должны были получить свою долю. Штольц согласно договоренности, получил в свое распоряжение еще теплое слегка подрагивающее сердце Моники. Он положил его в специально подготовленный, герметичный контейнер. Этот образец должен был значительно продвинуть его в своих исследованиях. Скорее всего, это было то самое недостающее звено, отделяющее его от искомого результата. Но что мешало Штольцу ощутить в полной мере удовольствие от выгодно проведенной сделки, какой то червь сомнения заполз в его душу и, по всей видимости, не собирался оттуда выбираться. Утром, попрощавшись с вождем и провожаемый насмешливым взглядом шамана, он двинулся в обратный путь. В селении было тихо и спокойно, каждый занимался своим делом, и ничто не напоминало о событиях разыгравшихся этой ночью. Двое сопровождавших его индейцев, помогли спустить лодку на воду и она, преодолевая все усиливающееся течение, двинулась к речной заводи, где его уже ждал Альберто.
Тот, увидев в лодке одного Штольца, не стал ни о чем спрашивать, так как знал наверняка, что больше никогда не увидит ту потрясающе красивую девушку, с которой он непременно решил познакомиться поближе, а по лицу Штольца понял, что тот все спланировал заранее. Он молча помог Штольцу погрузить все в самолет, и после короткого разбега поднял машину в воздух. Штольц смотрел в иллюминатор и видел в некоторых местах уже достаточно заметные следы вмешательства человека в девственную природу. Он с грустью подумал, что и племя, в котором он гостил, и другие племена населяющие сельву в принципе все равно обречены. Рано или поздно цивилизация поглотит их, и это неизбежно, а значит надо спешить закончить свою работу как можно быстрее. Нет никакой гарантии, что племя выживет, несмотря на свои удивительные способности. Самолет приводнился, несколько раз подпрыгнув при посадке, и Штольц с удивлением посмотрел в сторону Альберто, на него это было не похоже. Они перегрузились в джип и двинулись в Манаус. Альберто вел машину с бешеной скоростью, не обращая внимания на кочки и выбоины и Штольц дважды вполне ощутимо ударившись головой о металлическую раму, попросил его вести машину тише, на что тот никак не отреагировал.