Штольц вошел в комнату и хотя знал что там увидит, остановился как будто споткнувшись, зрелище было одновременно и жутким и завораживающим. На широком ложе, накрытым атласным покрывалом, опираясь спиной на мягкое, приподнятое изголовье, лежало то, что совсем недавно было длинноногой красавицей Николь Шантель. На коротких обрубках рук, не было видно даже шрамов, только обсолютно гладкая кожа. Ее плечи плавно переходили в тело, и этот переход был настолько естественным и изящным, что не было ни малейшего ощущения ущербности, казалось, что так было всегда. От ног, ампутированных всего на пару дюймов ниже ягодиц, не осталось практически ничего, лишь очень короткие аккуратно сформированные культи без всяких признаков хирургического вмешательства. Ее глаза были закрыты, и только бурно вздымающаяся в такт дыханию грудь, говорили что она живая.
Штольц подошел вплотную, и дотронулся до нее, и только тепло и дрожь от прикосновения убедили его в этом. Теперь ЭТО навсегда принадлежало ему. Мысль приятно возбуждала. Он погладил ее груди, почувствовав их соблазнительную упругость, затем его руки опустились ниже. Как приятно было ощущать эту нежную кожу, восхитительную, тонкую талию, плавные обводы бедер, крепкие ягодицы и нежный шелк волос на лобке. Штольц улыбался как ребенок, который наконец то получил игрушку о которой давно мечтал. Ее тело, покрытое загаром, напоминало обломок бронзовой статуи, Он даже вздрогнул, когда она открыла глаза. -Должен признаться, у меня были сомненья, правильно ли я поступаю, теперь они исчезли. Теперь вы другая. Я еще никогда не видел ничего более красивого, — сказал Штольц, — я создал настоящий шедевр. Потрясающе, вы просто восхитительны, Николь! Старик Микеланджело отдыхает. Какие формы, — он провел ладонями по ее плечам, — боже мой, такое тело, стало бы украшением любого музея! Все получилось просто великолепно. — Она смотрела на него и ей казалось что она спит и ей снится какой то кошмарный сон, что вот сейчас она проснется в своей постели, встанет, и весь этот ужас исчезнет, но это был не сон.
— Я должен был сделать ЭТО ради вас самой. Теперь вы не просто красивы, вы прекрасны. Вы поймете, Николь, что ничего не потеряли, а только приобрели, к тому — же, для вас это был единственный выход. — сказал Штольц. -Сейчас в вас кипят эмоции, и вы не в состоянии адекватно оценить ситуацию, но пройдет совсем немного времени, и вы еще будете меня благодарить. — Николь, видя с каким неподдельным восхищением он смотрит на нее, вдруг поняла, что это были абсолютно искренние чувства, нет, это не было радостью садиста видевшего муки своей жертвы, в этом человеке жило гипертрофированное, чудовищно извращенное чувство прекрасного. Это был мир его фантазий, и он сделал ее частью этого мира. Штольц повернулся и ушел, а в комнату вошла Джина и накрыла Николь легким покрывалом.
— —————
— Я просто вещь, я кукла, я экспонат для музея, — едва сдерживая рыдания повторяла Николь, лежа на постели. Джина несколько минут наблюдала за ней, не пытаясь успокоить, а потом подошла и, сев рядом с ней на кровать сказала, — знаешь милочка, я сейчас расскажу тебе одну историю, а ты внимательно послушай, только перед этим давай хлопнем с тобой по рюмашке, ты как, не против? — И открыв дверцу бара начала перебирать его содержимое. — Ага, вот то, что нам нужно, настоящий ямайский, — она показала ей темную, пузатую бутылку с красочной этикеткой. — Напиток богов и пиратов, а каков запах! — Она пересадила Николь в кресло, налила до краев пару маленьких серебряных стаканчиков, взяла один и буквально влила содержимое одного из них в нее. У Николь перехватило дыхание, напиток был ужасно крепкий, а потом почуствовала, как приятное тепло стало разливаться по ее телу, а на губах остался привус каких то пряностей и аромат чего- то сказочного и далекого.
— Ну, как? — спросила ее Джина, — виски все -таки дерьмо, когда у меня плохое настроение, я обычно выпиваю пару стопочек рома и все проходит. А теперь слушай. Мое настоящее имя Габриэла Престон, я родилась в Нью — Йорке, в Гарлеме, поверь, это на самое лучшее место в Америке. К пятнадцати годам я уже ясно представляла, что ждет меня, если я останусь там. Я ушла из дома с твердым намерением начать новую жизнь. После длительных поисков я нашла работу в доме одного влиятельного человека. Меня мало интересовало, каким бизнесом он занимается. Я была восторженной глупышкой, да и что можно еще ожидать от пятнадцатилетней девчонки. Он относился ко мне очень неплохо, я выполняла работу по дому и всякие мелкие поручения, денег мне хватало, и жизнь казалась в розовом цвете. Через полгода мой хозяин стал проявлять ко мне повышенное внимание, и уж так случилось, что я забеременела. Вот тогда он просто выгнал меня. Не буду тебе рассказывать, что я пережила в последущие годы.
У меня родился мальчик, и когда ему исполнилось двенадцать лет, он узнал все. Я не думала, что он пойдет разыскивать своего отца, но он именно это и сделал. К моему удивлению тот принял его хорошо, и мой мальчик стал подолгу пропадать в этом доме. А потом я заметила, что с парнем твориться неладное. Да моя милая, наркотики. И как я выяснила, это делал его отец. Я пыталась поговорить с ним, я умоляла его, ведь нам ничего не было нужно. Он просто натравил на меня своих подручных, и меня жестоко избили. Доказать я ничего не могла, у этого подонка были обширные связи. Тогда я отправилась в Гарлем, у меня там оставалось много друзей, и достать оружие для них было плевым делом. Я просто пристрелила этого мерзавца, и сама пошла в полицию. Дело было громкое, и меня ожидал электрический стул, я забыла тебе сказать, что он был белым, а в жюри присяжных не было ни одного темнокожего. Вот тогда в мою камеру пришел доктор Штольц. Я не знаю что он делал в это время в Нью — Йорке, и что он предпринял, но он предложил мне сделку, от которой, как говорят, я не смогла отказаться.
Он привез меня и моего мальчика на остров, вылечил его и отправил учиться. Скоро он будет дипломированным юристом. А я как видишь, осталась здесь, и буду делать все, о чем меня просит доктор Штольц. Теперь ты понимаешь, что я просто не могу думать о нем плохо и осуждать его поступки. Полиция до сих пор разыскивает Габриэлу Престон, но я думаю, что к Вирджинии Вульф у них не будет никаких претензий. Что касается тебя девочка, то ты влезла в крутые мужские дела, и тебе прищемили твой маленький хорошенький носик. Но думаю, что все наладиться, тем более что я заметила, доктор Штольц к тебе явно неравнодушен. Николь задохнулась от возмущения, — и это называется — неравнодушен, и это после того, что он со мной сделал, господи, ну кому я такая нужна. — Джина с улыбкой смотрела на нее, — ну и что, если у тебя кое-где маленький некомплект, — она провела рукой по ее плечам, — а вот то от чего мужчины сходят с ума, у тебя в полном порядке! — Она коснулась пальцем ее соска и почувствовала, как тот мгновенно затвердел.
— Эй, а ну признавайся, когда у тебя последний раз был мужчина? — Николь молчала, страшно смущеная этим вопросом. — А теперь давай, посмотри на себя в зеркало, и не бойся, все равно тебе рано или поздно придется это сделать. — Джина поставила журнальный столик перед большим, в рост человека старинным зеркалом, и бросила на него мягкую накидку. Она поставила тело Николь на него и, слегка придерживая за талию, дала возможность ей увидеть себя всю со стороны. Николь было страшно, она с трудом заставила себя взглянуть в зеркало. То что там отражалось, могло свести с ума, она знала ЧТО увидит, и была готова к этому. Долго и внимательно разглядывая свое отражение, она понимала, что теперь должна принять себя такой, какой она есть, потому что другой она уже никогда не будет. Изящная статуэтка, которая стояла перед ней в зеркале, была не просто привлекательна, она была потрясающе красива, красива с точки зрения скульптора или художника изображающего обнаженный женский торс на холсте или высекающего таковой из мрамора, но с точки зрения обыкновенного человека на это нельзя было смотреть без содрогания.
То, что она видела, восхищало и ужасало, притягивало и отталкивало одновременно. Николь не могла заставить себя поверить, что видит в зеркале свое отражение. Она поворачивала и запрокидывала голову, напрягала и втягивала живот, двигала торсом, шевелила обрубками рук. Ее тело все еще помнило свои прежние очертания, и видно было, как напрягаются мышцы, когда она хотела пошевелить уже несуществующими конечностями. То, что она видела в зеркале, повторяло ее движения. Она ощущала нереальность происходящего, но что то совершенно необъяснимое затягивало ее в бездну абсолютно неведомых чувств и порождало дикие, недоступные ранее желания. . Николь, сбросив с себя оцепенение вздохнула, и вдруг сделала неожиданный вывод, что знает достаточно много людей, которые, даже обладая руками и ногами, выглядят гораздо менее сексуально, чем ее отражение в зеркале, взять хотя бы мадам Дюваль. Как она хотела сейчас потрогать руками свое тело, почувствовать его на кончиках пальцев, ощутить ладонями его упругость. И вдруг ей пришла в голову мысль, что будет, если кому нибудь придет в голову заняться с ней сексом, и испугалась, почувствовав возбуждение.
— Ну вот, я же говорила, — голос Джины вернул ее в действительность, — будь я доктором Штольцем, ни за что — бы не пропустила такую красотку. — Никогда! — Николь отчаянно закрутила головой. — Джина только улыбнулась, если женщина говорит "никогда", это случиться обязательно.