Глава тридцать первая.
"Наверное, я много смотрю телевизор! Выброшу! Кто там, — итальянцы! Вроде они, освобождают в новогоднюю ночь свой дом от всякого хлама" , — почему-то такая мысль, телеграммой "Молнией" , пришла мне в голову, в моей попытке выйти из одеревенелости.
Тихо шел снег, падал, налипал на лобовое стекло фуры, дворники, щелкая метрономом, равномерно его счищали. В дальнем свете фар, за пустынным поворотом дороги, виднелись запорошенные ёлки. Красиво, если бы не ситуация и не мой животный страх ожидания неизвестности. Как назло, в голову лезли лишь телесюжеты из цикла "криминальные новости". Я даже вспомнила, как назывались найденные по весне тела пропавших людей. "Подснежники"!
"Танька! Ты подснежник, и найдут тебя к восьмому марта". Жуть! Тут уж не до красоты зимнего предновогоднего вечера. "Давай выбирайся, как-нибудь!" — толкал моё сознание внутренний голос к отчаянному поступку, при этом, не подсказывая к какому. Да, всё равно! Тело не слушалось — полный ступор.
Но, я не сдавалась, стала усилено вспоминать о так называемом "Бытовом Стокгольмском синдроме" , "Синдроме идентификации заложника" , "Синдроме здравого смысла". В связи со всеобщей мировой террористической угрозой, нам, медсестрам, с недавнего времени стало положено и это знать, а не только зачем и куда внутримышечные инъекции. Вот уж не думала, что спала с "террористом"!
Девчонки, вам кажется мои мысли — полная чушь? И мне! Сейчас, когда пишу. Но тогда, в фуре, всё было возможно и так реально…
Многое, передо мной промелькнуло за секунду. В общем, из обычного внутреннего крика женской души "Мамочки, как же мне страшно!!!" , я поняла только то, что сейчас нужно быть паинькой и, ни в коем случае, не раздражать дальнобойщика, чтобы он ни спросил, ни потребовал, ни сделал… Последнее перебор, Танька! Вот, чего-то этого ты и боишься.
Сползая всё ниже и ниже, по спинке высокого пассажирского кресла, я никак не понимала, как это ещё полмесяца назад он мне казался мужчиной, с которым я могла бы, — не очень хотела, но ведь могла! провести остаток своей жизни.
Слово-то, какое дурацкое: "остаток". Ну вот, теперь, возможно, свой остаточек, Татьяна Сергеевна, ты с ним и проведешь. Я села выше и попыталась изобразить радость неожиданной встречи. Сами понимаете, моя гримаса была ещё та, но всё же это было уже действие во спасение, вытаскивание самой себя за волосы из болота женской глупости…
Пока я отсчитывала ёлки, — под какой из них будет лежать моя хладная красота, дальнобойщик молчал, а тут, неожиданно, проговорил:
— Не трясись…
— Кто, я?! — ответила, подпрыгивая и раскрывая глаза до придела.
— Ну, не я же!
— Вот ещё! Зачем, ты меня сюда привез!
— Что за старая сука у тебя в доме?
— Она не сука, и не старая! Соня просто пришла ко мне в гости… Что, нельзя?
— А этот?
— Кто?
— Не знаешь?
— Не знаю!
Постепенно я пришла в себя и, видимо, вовремя. Он сдернул с меня вязанный берет, схватил за волосы, сильно дернул, от боли потемнело в глазах.
— Кобель твой! — повернув моё бледное лицо, приблизив к себе, прошипел он.
— Кто — Лёша?! — я попыталась освободиться, но прежняя любовь держала меня крепко. — Ты чего, к совсем мальчишке приревновал?
— Хорош мальчик! Под два метра! Большой у него, да?
Вот мужики! Всё членами мерятся! Так и хотелось сказать: маленький, хороший, теплый, бархатный — вкусный! Тогда бы, точно убил. Я сглотнула…
— Отпусти, дурак, больно.
— Ах, тебе больно! Стерва! Стоило мне только уехать…
— Ты это жене говори! — снова не выдержала я, всё формулы синдрома заложника, под женским праведным гневом летели к черту. — Думаешь, я не догадывалась?! Хорошо потрахаться на стороне? Поди, у тебя в каждом городе по одинокой дуре, вроде меня? . .
Он ослабил хватку. Мне бы замолчать, глядишь, померились бы, обратно домой ко мне поехали, да куда там! Разошлась! Всё что накипело, высказала, и понесло меня, понесло…
— Сука! . . — опомнился он.
— Да! Я трахалась с Лёшей и что? Знаешь, какой у него огромный! На руке показать?! Больше же здесь не на чём! Твердый, ни чета…
Договорить я не успела, он ткнул меня лицом себе в колени. Я даже не вобрала воздуха, как прижал меня к пахнущим соляркой брюкам и стал расстегивать ремень.
За полтора года, что мы встречались, я ни один раз делала ему миньет, знала его член во всех подробностях — стоит чуть в правую сторону, висит сдуто-синеватой головкой, Но сейчас буквально всё во мне воспротивилось, до последней клеточки. Набравшись сил, я вывернулась из-под его руки…
— Только попробуй, ещё раз прижать! Откушу! . .
В моих глазах он прочитал такую решимость — руки убрал, вернулся к разговору.
— Что, у него член лакомый?
— И крупнее, и смачнее… Всё спросил? Теперь поехали!
— Куда?
— Обратно…
— Ну, это уж выкуси… Такси возьмешь…
Он достал из кармана какие-то мелкие купюры и, бросив их мне, открыл двери.
— Прошу! . .