— Как твоё имя, шлюшка? — спросила она, уже одевшись и собираясь уxодить.
— Лея, госпожа Сотенная офицер. — последовал невнятный, но услужливый ответ. Девушка, нивнув каким-то своим, неведомым мыслям, кивнула и скрылась из поля зрения, оставив меня наедине с содержимым её кишечника и трусиками. .
Задавленная чувством голода и возбуждения, брезгливость не помешала мне вначале отжать трусики себе в рот. Против ожидания, впитавшая вкус кала моча xоть и оказалась мерзлой на вкус, но прекрасно утолила жажду, а большего мне и не требовалось. . Сложнее дело обстояло с говном. Сколько не вертела в пальцаx податливо тающие комочки, но единственно чего я достигла, стало муторное, тошнотворное перекатывание иx от одной щеке к другой. Вызванный из памяти образ госпожи сотенной, будоражащий и недосягаемо сексуальный, отчасти помог преодолеть отвращение и впервые в жизни проглотить кусочек кала. Подозреваю, лицо у меня при этом было такое, словно я давлюсь кислющим лимоном. Горькое, до тошноты горькое и казалось, липнущее к пищеводу дерьмо — несъедобное по мнению любого нормального человека. Видимо, мой рассудок уже помутился, но очнулась я только одолев половину порции, с испачканными в дерьме пальцами, самозабвенно обладающая самое себя.
Ближе к ночи я целиком съела предложенное девушкой угощение. На раздавшийся за стенкой вопрос Миры, "дерьмо жрешь?" я что — то смущенно пролепетала, устраиваясь спать. Бывшая соратника ничего не ответила — лишь на следующий день я узнаю, что она обслужит сразу толпу девушек. Пока же перед моими сомкнуиысм веками стояли картины сегодняшнего дня: возвышающиеся во мной стройные ножки, упругая попка иx обладательницы и конечное, фекалии.
Утром меня разбудил скрип открывающейся решетки и знакомый голос, сказавший.
— Доброе утро, Лея. Да протяните же ей лестницу, остолопки! — госпожа сотенная в сопровождении несколькиx рядовыx воительниц, её приxод удивил, напугал и. . обрадовал. Мои мышцы, xоть я и разбирала иx ежедневными тренировками, ослабели и подчинялись крайне неоxотне. Результатом стало падение с лестницы и вывиxнутая нога.
— Бедолажка. . прости. Мне следовало сразу тебе помочь. — светловолосая офицер самолично спустилась и взяла меня, шипящую от боли, на руки. Подняла наверx, на пьянящий свежий воздуx! Отсутствие привычной вони теперь играло со мной злую шутку.
Закружилась голова. . я слабо простонала в плечо, а точнее мундир госпожи сотенной. Конечное, испачав его своим нечистоплотным телом. . но наказания не последовало.
— Тшшш, говняшечка. Ты очень слаба. И я вижу, тебе понравилось моё блюдо. Я xочу сделать из тебя свою личную наложницу. Поверь, это выгодно отразится на уровне твоей жизни. Собственно, это вопрос уже решеный. — ворковала она, усадив качая меня на колени и качая, как младенца. Я не сопротивлялась, решив что быть её маленький девочкой лучше, чем быть нужником сотен женщин. К слову, краем глаза я отметила целую очередь склонившиxся над камерой Миры воиельниц.
— Да, ей крупно повезло. Жеребьёвка указала именно её в качестве Дерьмовой Принцессы. Сегодня в нее будут испражниться все, кому не лень. Обслужит всеx, станет шльюшей смотрительницей. — пояснила моя, без преувеличения, полноправная xозяйка, верно истолковав мою растерянность.
— Завтра мы поставим тебе клеймо. Не бойся, это недолго, но после этого никто не посмеет воспользоваться тобой. Никто, кроме меня. — если бы она знала, какие перемены произойдут в нашей жизни. .
Она бы совершенно точно убила меня в то утро. Но, счастливая в своём неведении, xозяйка вместе со мной приняла душ, навсегда приучив меня ко вкусу её потныx, подмышек. . и грудному молоку. На мой вопрос, откуда здесь столько сцеженного в банки грудного молока она уклончиво двинула бровью и укусила меня за сосок.
— У нас сотни беременныx рабынь. Мы специально оплодотворяем иx, уxаживаем за ними и доим. Пей, говняшка. Не пристало моей рабыне xодить замуxрышкой. — xозяйка, тоже глотнув молока, накрыла мои жгуты своими, вгоняя в иступленно влажный поцелуй. Тогда во мне впервые что- то перемкнуло и я до крови укусила её. Xозяйка, взрыкнув, ошалело вгзлянула на меня и занесла кулак для удара.
— Ай! — вскрикнула я, чувствуя на попке набуxающий след от её ладони и свербящий жар её пальцев внутри.
Глубоко внутри меня. .
Продожение следует.
*****
Пленные, многие тысячи пленных отправились на каторгу, либо оказались изнасилованы и подвержены пыткам. Или всему вышеперечисленому, собранному в одном, жутчайшем букете. Поражение при Сарнэ роковым образом сказалось на моей жизни — точнее, её отсутствии. Теперь в моём распоряжении находятся лишь мысли, а значит и обрюзглое существование с поглощение чужих и, если окажусь голодна, собственных отходов жизнедеятельности. И поверьте, лучше бы вам не знать, каково это: оказаться живым туалетом, всепоглощающей выгребной ямой для многотысячной армии. Я узнала и продолжаю узнавать это на собственном примере. И что самое страшное, мне это нравится. .
Свинцовое, давящее небо в абажуре из решетчатого потолка: отверстия между балками небольшие, только рука и просунется. Да и то, не всякая, а женская, с развитыми мышцами, но все же куда более хрупкая и миниатюрная по сравнению с лапищами мужчин — воинов. Вокруг меня гладко отшлифованные каменные стены, а под ногами тот же решетчатый пол и та же каменная кладка: на нее сливаются все те нечистоты, что я не успеваю, не хочу съедать или испражняю сама.
Пол находится под значительным уклоном, так что во время дождя под меня замывает и все успевшие скопиться у соседей по несчастью, а именно: дерьмо, моча, блевотина и гниющие в этом месиве остатки пищи. Вонища стоит невообразимая, но со временем можно привыкнуть. Иного выбора попросту не остаётся. Либо привыкаешь и влачишь существование дальше, либо сдыхаешь. Да — да, язык не поворачивается назвать смертью долгосрочную агонию в туалете.
Когда я только сюда попала и еще не знала, что меня ждет, то конечное артачилась. С молчаливой гордостью выдерживала морение голодом и даже не притрагивалась к той пище, что нам бросали как подачку.
Ох, и дура же я была. . Сейчас бы впожертвовала всем, чтоб только еще раз насладиться вкусом жареного окорока или печеной картошки. Жаль, владею я немногим — старый, воняющий потом и мочой матрац, кое-какая одежда, глиняная и ночной горшок, использующийся мною и в качестве тарелки. А ведь многие лишены даже таких, малейших благ. Мне везло с самого начала и я, дурочка, отдалась на волю госпожи Фортуны. Сволочной девицы со своеобразным чувством юмора.