Будто пружина соскочила с фиксатора, будто неукротимая сила выскочила из шкатулки Пандоры. Не в силах сдержать в отведённых одеждой пределах то, что поэт описал бы как столп раскалённого металла, Борис лишь отдался на волю бессознательного потока и превратился в луч чистого созерцания, уже не обращая внимания на то, насколько эстетично проделываемое где-то там внизу его правой рукой и что происходит за пределами узенького круга света, в радиус которого входил только лишь он сам, его рука — и эта сумасшедшая девчонка, эта эксгибиционистка и извращенка, тем временем подвергающая его сладчайшей муке, имени или названия которой он не мог придумать.
Вот она ладонью своей вновь скользнула под чёрный топик, поднырнув в пучины тёплого океана, и вновь прошлась по мягчайшим холмикам, натягивая изнутри ткань и при этом дразня его своим неотрывным взглядом, вот край чёрной ткани уже приподнялся вверх на пять сантиметров, на десять, а зелёные глаза насмешливо сощурились в пристальном слежении за движениями Борисовой руки. Вот пальчики златоволосой бестии — играя, шаля — щекотнули розовую плоть нежных полушарий, одна из проворных ладоней скользнула за спину, спинка по-кошачьи выгнулась — и верхняя тёмная часть её одеяния оказалась на полу.
Борис не сдержал стона.
Глядя на него сверкающими, торжествующими глазами, юная грабительница демонстративно возложила ладонь себе аккурат промеж полушарий и плавно повела ею по ложбинке сверху вниз. Приподняв на миг ладонь и подержав меж губ средний и указательный пальцы, вновь опустила ладонь и сжала повлажневшими подушечками пальцев левый сосок.
Постояв так некоторое время — и, видимо, оставшись довольна произведённым впечатлением, — расхитительница касс опустила руки вниз, разместив их на пояснице, и, глядя неотрывно на Бориса, скользнула правой ладонью по ткани юбки в сторону собственного нагого колена.
Полусогнув его и опёршись ступнёй на одну из рядом расположенных тяжёлых тумб, златовласка провела рукой по дразнившей Бориса ещё с самого начала открытой коже, позволила при этом как бы нечаянно задраться кусочку и без того короткой юбчонки, на мгновение чуть-чуть прижав ладонью к себе её ткань — как бы пытаясь вдавить её в себя аккурат между ножек.
Провела ещё несколько раз рукой по нежным, гладчайшим бёдрам, уже совершенно не обращая внимания на произвол задирающейся ткани, — и с откровенной насмешкой посмотрела на Бориса, улучив момент невольного удивления в его взгляде, когда на глаза ему под полузадранным подольчиком попался кусочек ничуть не прикрытой бельём блестящей складочки…
Борис уже совсем не контролировал себя.
Тяжело дыша и чуть ли не теряя равновесие каждую минуту, он не отводил взгляд от нарушительницы правопорядка, ему было уже безразлично присутствие в банке посторонних и странные звуки на заднем плане, он чувствовал себя как подросток при единоличном просмотре первого в жизни эротического фильма — и до сих пор не разрядился, скорее всего, лишь по той подсознательной причине, что подросток на его месте при просмотре фильма постарался бы досмотреть кино до конца.
Возможно, со стороны это выглядело как незаурядная выдержка. Выпрямившись, зеленоглазая бестия с дерзкой улыбкой взглянула Борису прямо в глаза — с выражением "Ну а что ты теперь скажешь?" — и потянула вверх язычок молнии на юбке…
На полу ещё одним кусочком ткани стало больше.
Борис вновь не смог подавить стон…
Это было уже ч е р е с ч у р.
Он закатил глаза, чувствуя, как в глазах его темнеет, как наружу из его организма извергаются раскалённые протуберанцы плазмы и как он в очередной раз теряет равновесие, едва успев уцепиться за крышку стойки…
Бессильно хватая ртом воздух, он…
… должно быть, лишился на некоторое время сознания — и уж точно выпал из времени как такового. Прийти в себя его заставило лишь осознание неких визгливых и почему-то на подсознательном уровне неприятных ему, Борису, звуков.
Что это?
Сирены? Полиция?
Уже? … .
Открыв глаза, он с трудом отвёл их от крупной и жирной белой лужицы на полу.
Он посмотрел на девчонку напротив — та, как ни странно, была ещё здесь — должно быть, взгляд его был совершенно безумен. Она же ответила ему неожиданно спокойным взглядом, в котором уже почти не было издёвки, а была лишь некая необидная ирония — и ещё что-то непонятное.
Нежность? . .
Собственничество? . .
Вздрогнув и как будто бы мгновенно очнувшись от охватившего её опьянения, она наклонилась к полу, где бесформенной чёрной грудой лежала её одежда — вся её одежда, столь заманчивым образом пару минут назад расставшаяся с её кожей. Но было поздно; звук полицейских сирен уже раздавался непосредственно у самых стен банка. Черноволосая подружка грабительницы давно смылась, бросив напарницу на произвол судьбы.
Борис огляделся.
Оцепенело, словно во сне, он сделал несколько шагов вперёд — и положил ладонь на её обнажённое плечо.
— Туда, — указал он рукой.
Зеленоглазая бестия не стала уточнять что бы то ни было. Времени на это не было, один молниеносный ошарашенный взгляд — и она скрылась внутри большого, почти в половину человеческого роста, сейфа.
Борис захлопнул дверцу.
За последующие несколько часов — узнице они показались годами — дверца сейфа чуть-чуть приоткрывалась пару раз. Во время самого первого приоткрытия внутрь был кинут мобильный телефон со светящейся на экране короткой запиской: "Лучше сидеть тихо. Дверцу буду приоткрывать для вентиляции, но выходить пока чревато неприятностями". На миг у неё чуть было не возникло искушение воспользоваться аппаратом по назначению, тихо набрав SMS, однако счёт телефона был нулевым.
Вначале были слышны более чем бурные разговоры, суровые голоса полицейских, чьи-то вопросы, чьи-то смущённые ответы.
Затем — тишина.
Через некоторое время вновь разорвавшаяся разговорами, только уже смущённо-нервных интонаций. Эти разговоры длились ещё дольше — целую вечность — но и им пришёл конец.