— Кстати, метеорологи говорят, что на нас движется антициклон с направления Атлантического океана, а связи с чем аномальная жара вскоре спадёт и мы получим перерыв. — Произнеся это, Ирина чуть сдвинула вспотевшие колени. — Можно будет за грибами сходить… Владимир?
Она чуть усмехнулась.
Многозначительные усмешки и фамильярно тёплые обращения друг к другу, при всей явной заученности их диалогов, давно успели стать привычной частью шоу.
— Я б не особо рекомендовал спешить в лес за грибами, — мягко улыбнулся Бодреев. — Вспышка клещевого энцефалита в этом году, по данным Минздрава, ожидается в полтора раза сильнее позапрошлогодней.
— Почему? — С выражением лица классической голливудской блондинки Ирина распахнула глаза.
Чему помогло и внезапное переключение скрытого под её юбкой Прибора на ускоренный режим работы. Пара резиновых усиков стремительно завращались, защекотали её нежное нутро.
Телеведущая невольно покрылась лёгким, нежным румянцем — отогнав в очередной раз от себя параноидальное подозрение, что Бодреев и вся съёмочная группа в действительности видят насквозь её укромную тайну.
— А почему бы нам, — вновь улыбнулся её коллега одними губами, — не поинтересоваться об этом у сегодняшнего гостя нашей программы, биолога и эпидемиолога, заслуженного члена Российской Академии Наук профессора Дмитрия Олеговича Уподобленского?
Он протянул руку новому присутствующему лицу. Привстала ради этого неохотно и Ирина — хотя новый всплеск ощущений меж разгорячённых бёдер повелевал ей двигаться как можно меньше.
— Объясните нам… — медленно, растягивая слова, проговорила Муромская, — почему во времена Пушкина… или ещё пятьдесят лет назад… никто и не слыхивал о клещевом энцефалите, а теперь каждый год все только и пишут о нём?
С трудом кое-как окончив полагающуюся по сценарию реплику, она облизнула пересохшие губы. Её нагие колени едва заметно подрагивали.
Ещё ни разу Прибор внутри неё не мучил её так долго. Хотя он был настроен на умеренно-случайный режим — и, теоретически, ситуации вроде этой тоже могли выпадать.
Изредка.
— Вопрос, конечно, закономерный, — произнёс, вяло шевеля губами, обладатель серебристой седины и толстых очков в роговой оправе. — Медицина, как и диагностика, не стоит на месте. Прежде обнаруживавшиеся случаи инфицирования энцефалитом рассматривались как часть более общей симптоматической картины, в соответствии с…
Владимир кинул взгляд на Ирину. По сценарию, это она сейчас должна была перебить профессора — задав откровенно глупый вопрос, чтобы телезрители не уснули.
Та, приоткрыв на мгновение рот, тут же сомкнула губы. Ему показалось, или её лоб как будто вспотел?
— Скажите, — с неохотой взял на себя Бодреев шутовскую роль, — а как вы можете прокомментировать ходящие в Интернете слухи о том, что клещевой энцефалит является результатом испытания биологического оружия американских, или каких-нибудь ещё, спецслужб? За этим может что-нибудь стоять, как вы думаете?
Профессор биологии даже закашлялся от этого вопроса.
— Мы, конечно, прорабатываем разные гипотезы рождения и распространения новых инфекционных штаммов, — признался он, отпив глоток из любезно протянутого ведущим бокала воды. — Скажу откровенно, в настоящий момент изложенную вами версию опережает по рейтингу популярности среди аспирантов гипотеза о непосредственном вмешательстве в земную микробиологическую среду Ктулху из р’Лайха. Следующее по популярности — предположение о вмешательстве астронавтов фон Дэникена из Атлантиды.
Бодреев с лёгким ошалением покрутил головой. Что это, официальные лица научились шутить? Похоже, розыгрыш Медведева относительно инопланетян, хотя и с запозданием, приносит свои плоды.
Жаль только, что среднестатистический отечественный телезритель едва ли помнит, кто такой Эрик фон Дэникен.
Надо бы вернуть тему в обычное русло.
— Но, полагаю, — произнёс он, скользнув взглядом по явно не собирающейся вступать в разговор Муромской, — существуют меры предосторожности, которые вы можете порекомендовать нашим телезрителям?
Профессор Уподобленский с нарочитым удовольствием отхлебнул ещё воды из бокала, прежде чем начать отвечать.
* * *
Ощущения Ирины в этот момент можно было бы иносказательно передать словами "сидела как на иголках" — если б только описание это не представляло собой некую противоположность от реально испытываемого ею.
Аналогия насчёт иголок, тем не менее, чётко передавала одно: полную концентрацию на своих внутренних чувствах — и боязнь пошевелиться.
Щёки её пылали, колени её были сдвинуты, а пальцы безотчётно теребили краешек платья.
Вся в себе.
Она понимала, что эфирное время проходит, что она пропустила уже две или три полагающиеся ей по сценарию и по неписаному этикету реплики, но — даже под строгим взглядом Бодреева — не была в силах что бы то ни было с собою сделать.
С какого именно мига начало происходить что-то не то? Когда именно она начала подозревать, что прибор внутри неё сходит с ума?
Когда после той серии резких, прерывистых толчков вместо продолжительного затишья началась ещё одна, ещё более безжалостная и даже ещё более мучительная серия? Когда она ощутила, как устройство внутри неё раздвигается — имелась у него и такая, обычно не используемая в умеренно-случайном режиме функция, — почти до предела упираясь во влажные стеночки её пещерки?
Муромская не могла сказать точно.
Быть может, ей было бы даже легче совладать с собой, будь это самый первый раз — самый первый случай использования Прибора. Но за десятки случаев его применения она привыкла целенаправленно подстраивать свои реакции, свои мысли, свои ощущения под его пульс — пусть даже под самый наилегчайший. Так, чтобы миловидно пунцовели щёки. Так, чтобы зовуще блестели глаза.
Получалось, что теперь она стала заложницей и рабыней собою же выработанного условного рефлекса?