— Ну, мол, ты и орел!
Ну раз хочешь и можешь, ура! И сношались они три дня и три ночи, и затихли ветры, и остановились реки, и падали со стен отсыревшие обои.
Остановило этот кошмар неумолимое время. Наскоро одевшийся Пупкин бежал по Питеру и ужасно стеснялся продолжающейся эрекции. Растертый член саднил, спина разламывалась, пот заливал глаза. Как известно, Пупкин немного опоздал и молча упал в койку. Вы знаете, как отходят, например, перемерзшие руки, когда попадаешь в тепло? Вот так и истерзанный килерес Пупкина, отмороженный им сдуру с помощью мази, начал отходить.
Все остальное Пупкин делал не думая, иначе бы он сунул свой конец под холодную, а не под горячую воду.
К окончанию рассказа эрекция у бедолаги исчезла и, как выяснилось впоследствии, до конца службы. Вот почему произошедшее с Пупкиным никак нельзя назвать историей со счастливым концом.
*****
Стилистика автора сохранена.
Эта жуткая история полна мучений и страданий и, к сожалению, не может похвастаться счастливым концом. А ведь главным героем этой история является именно конец, принадлежащий застенчивому матросу Пупкину. Дело в том, что среднестатистический военнослужащий срочной службы — существо крайне неразборчивое в половых отношениях.
Когда он выбирается за КПП, он рыщет в поисках самки аки вепрь. Миллионы некрасивых, на хуй никому ненужных девушек превращены в женщин именно матросами. Как бы ни была обижена судьбою какая-нибудь Маша из Кунцева толстая, прыщавая, тупая; если она придет в базовый матросский клуб на бывшей площади Труда с целью быть трахнутой, будет трахнута запросто. Именно поэтому в БМК таковых страдалиц большинство. Одно время я боялся туда ходить из-за этого, но природа взяла свое.
Была у нас одна хорошая знакомая. К ней всегда можно было придти, попить чаю и совершить совокупление. Нормальное вполне отношение к этому делу, без иллюзий и рефлексий. По крайней мере, у нее был свой стиль. Правда, она никогда не кончала, лежала себе спокойно, молчаливо и улыбалась.
Я ее спрашивал:
— Ну тебе хоть приятно?
— Ага, — отвечала она, — ничего. Просто у меня очень широкое влагалище, фантастически огромное, а вы все обычных размеров чуваки, поэтому эффект есть, но слаб. И все ее кавалеры перековались на оральный способ общения.
А матрос Пупкин боялся женщин. Ну, знаете, если оказывался рядом с девчонками, потел жутко, петуха голосом пускал, мямлил чего-то и старался сгинуть побыстрее. Пропадал парень. А тут еще после увольнений и самоходов товарищи рапортуют о победах и достижениях, после отбоя, в душной темноте звучат зажигательные истории о легендарных богатырских соитиях. Пупкин бедный никак не может снять кого-нибудь.
Как члены дружного коллектива и советские моряки мы решили как-то ему помочь. У балтийцев закон такой: сам погибай, а товарища выручай. И однажды Никита, будучи в гостях у нашей малочувствительной подруги, рассказал ей о мучениях Пупкина. Приводи, сказала ему подруга, это ж интересно как! И Никита, через пару недель, будучи вместе с Пупкиным в увольнении, затащил его за компанию в гости. Посидев для приличия с кружечкой чаю, второстатейный старшина удалился, оставив одеревеневшего Пупкина наедине с судьбою. Парень опоздал из увольнения.
Мы думали, что все теперь будет хорошо. Не тут-то было Пупкин влюбился. Мало того, он страдал еще больше, безжалостно обвиняя себя в профнепригодности.
— В чем дело, товарищ? — спросили его.
— Я не удовлетворил ее! Она даже ухом не повела, пока я так старался. О, я ничтожество, у меня маленький хуй. А она еще хотела из жалости взять у меня в рот! Это небесное существо! О-о-о, страдал Пупкин, и успокоить его было невозможно.
Пупкин снюхался с матросами-подводниками, чей разгульный экипаж жил этажом выше, ожидая своей очереди грозить ядерной елдой вероятному противнику. От безделья и хорошего питания эти рыцари глубин занялись тем, что поголовно вытачивали, шлифовали и вставляли в свои килересы разного размера и формы шары. Бывало, выползут они на солнышко после обеда, и, сидя на скамейках вокруг чугунного котла, служащего пепельницей, трут тряпочками эти шарики из оргстекла.
А между делом прикидывают: прикинь, Дюша, всадишь телке, она уа-у, и все. Че, пугается Дюша, померла? Какой там померла, наоборот — как начнет тащиться, за уши не оттащишь! Да тут не хуй базарить, братаны, вступает третий:
— У меня у другана до службы, короче, братан с армии пришел, а у него тридцать восемь шаров. Он, короче, даже сам боялся. Хуй был как кукуруза. И они на пару погнали к телкам. Ну, забухали, хуе-мое, давай говорят. Те давай ломаться, менжевались-менжевались, в общем братан в одной комнате, а этот в другой. И Славик, в смысле кореш мой, свою крысу раскрутил уже, только-только начал, как слышит: в соседней комнате как заорет баба, типа ее режут. А! А! Эта телка на измену присела, кричит: "Что случилось?" А та надрывается, уже прям воет. Ну, они к двери, в дырки смотрят: а баба тащится как страус по степи, понял. В общем, все там нормально, на следующий день они сами, прикинь, приходят, говорят: " Пошли мол, погуляем". И как прилипла эта телка, ведь она с другими уже никогда не сможет.
Круто, говорят шаротеры. И с удвоенной энергией шуршат тряпочками.
Вот Пупкин и наслушался таких баек, и начал точить себе шары чуть ли не с голубиное яйцо величиной. Он шароебился по вечерам, весь в сладких грезах. Дурак ты, говорили ему умные люди, ты себе лучше в голову шары загони, у тебя их не хватает. И не знаю, как бы Пупкин с этими шарами поступил, если бы не стал свидетелем одного инцидента.
Шары загоняли, конечно, в Ленинской комнате по ночам. Дневальный был предупрежден, тощий молодой матрос стоял на стреме, а заинтересованные лица, с важными и целеустремленными физиономиями проникали в святыню. Там стоял операционный стол, сделанный из древесины надлежащего качества. Мрачный, сутулый маслопуп, он же народный хирург, уже провел пять успешных операций.