Самолетов снова шагал по воспетому еще Хейли аэропорту Далласа к стойке регистрации рейса на Москву. Две девочки у аэрофлотовской вывески о чем-то безразлично ворковали — регистрация еще не была объявлена. Потоптавшись у стойки, Никита осмотрел терминал, чтобы найти место, где можно было бы комфортно расположиться и сбросить сумку с плеча. И здесь он заметил ее. Она сидела на подоконнике огромного окна, выходящего на стоянку перед аэропортом, и обнимала огромного, почти в человеческий рост, плюшевого зайца. Рядом стояли два больших чемодана из черного пластика. Выражение ее глаз было утомленно-печальным. По этому взгляду Никита ни секунды не колеблясь определил, что она русская, что она летит в Москву тем же самолетом и что у нее какие-то неприятности.
Подчиняясь непреодолимой магнетической силе, он направился к тому же оконному витражу и, небрежно сбросив сумку с плеча, уселся метрах в двух от одинокой девушки. Похоже, они были единственными пассажирами этого рейса, оказавшимися в аэропорту в столь ранний час.
Девушка спокойно повернула голову и невозмутимо бросила: "Привет!" — так, как будто они уже были знакомы тысячу лет.
— Привет, — улыбнулся в ответ Никита.
Девушка отвернулась и, качаясь вместе с зайцем, также невозмутимо стала осматривать потолок. Между тем Никита украдкой начал ее исследовать.
Одета девушка была по европейской моде с московским шармом: черные расклешенные брюки, красиво гармонирующие с тупоносыми ботиночками на высоком немного стоптанном каблуке, и кокетливо приталенный пиджачок, из-под которого виднелась серая бархатная блузка без воротника.
Девушку нельзя было назвать писаной красавицей; ее лицо больше напоминало лицо очень милого ребенка, волнительно сочетаясь с тонкой, но сильной фигурой, длинными ногами и гибким станом.
Странно, но левая ладонь ее была перевязана окровавленным бинтом и наспех заклеена лейкопластырем.
— Давно сидишь? — закончив осмотр, спросил Никита.
— Часа два.
— Здоровый заяц! — кивнул на ушастую игрушку Никита.
— Это подарок, — с нежностью прижимая к себе зайца, пояснила девушка.
— А что с рукой?
Девушка поморщилась, взглянув на свою перевязанную руку, словно вспоминая о чем-то неприятном:
— Так… Порезалась… За нож схватилась.
— А-а, — протянул Никита, слегка заинтригованный таким ответом. — Больно?
— Нет, уже не больно. Щиплет немножко.
— Бывает, — заключил Никита, не спрашивая, при каких обстоятельствах это произошло, чтобы не показаться назойливым. Дорога предстоит длинная, если захочет — сама расскажет.
— Это мой любовник, американец, меня поранил, — вдруг неожиданно призналась девушка, — когда выгонял меня из дома:
Никита удивленно уставился на попутчицу, опешив от такого сообщения. Это было изумительно: как легко вдали от родины соотечественники находят контакт и доверяют друг другу самые интимные подробности своей жизни! А ведь будь они в Москве, такое очаровательное создание едва ли удостоило бы его вниманием.
Они еще немного помолчали. Вдруг девушка резко поднялась и протянула ему зайца:
— Подержи, я сейчас.
— Конечно, — довольный таким доверием, сказал Никита, принимая в объятия большого, но удивительно легкого зайца с нагло ухмыляющейся физиономией. В ту же секунду он ощутил тончайший запах модных в этом сезоне духов с жасминовым оттенком.
Девушка решительно направилась к стойке регистрации, и Никита окончательно оценил привлекательность ее фигурки, к которой добавлялась кошачья манера ходить слегка приподняв головку на тонкой загорелой шее.
Поговорив о чем-то с представительницами аэрофлота, она, слегка раздосадованная, вернулась к своим чемоданам, достала из маленькой сумочки записную книжку и стала как ни в чем не бывало внимательно ее изучать, так и не забрав у Никиты зайца.
Теперь они стали похожи на ожидающую начала посадки семью с ребенком, роль которого играл хамоватый зайчишка. Поразительно, как почти ничего не сделав, девушка уже получила Самолетова в свое полное распоряжение. У Никиты теперь не было и тени сомнения, кто будет дальше тащить два ее здоровенных чемодана.
— Что они говорят? — спросил он.
— Сейчас начнут. Хотя они опаздывают уже на полчаса, а я безумно голодна.
— Кстати, меня зовут Никита, — поняв, что пришло время познакомиться, сообщил Самолетов.
Девушка, не отрываясь от записной книжки, спокойно ответила:
— Друзья зовут меня Текилой — догадайся, почему.
— Ты любишь текилу?
— Молодец! — наконец улыбнулась в первый раз девушка не только губами, но и уголками сузившихся глаз. И тут Никита понял, что серьезно влип, настолько эта улыбка была обезоруживающе мила — как гримаска непредсказуемой судьбы.
Между тем к стойке уже вилась небольшая очередь, которая с каждой минутой пополнялась все новыми и новыми сосредоточенно-озабоченными пассажирами. "Господи, — подумал Никита, — еще полчаса назад все они были такими милыми и приветливыми людьми, но стоило им встать в очередь к стойке с надписью "аэрофлот", где стояли две неулыбчивые тетки, как их словно могильным холодом обдало". Впрочем, Никита ощутил, что и сам сделался напряженно-хмурым, как только подтащил к хвосту очереди чемоданы своей новой знакомой. Он попробовал было улыбнуться стоящему впереди мужчине в дорогом атласном костюме, которого он нечаянно задел одним из чемоданов, однако улыбка получилась только со второй попытки, да и то какая-то неестественно вымученная.
— Сорри, сэр! — почему-то по-английски извинился он.
Мужчина что-то хмуро и неразборчиво буркнул, после чего достал из кармана перстень-гайку с платиновой печаткой и массивный золотой браслет и стал сосредоточенно прилаживать все это на правую руку.
Зарегистрировав билеты, Никита, с сумкой через плечо и с двумя чемоданами на колесиках, вместе с Текилой переместился к контрольно-таможенной службе, которая была последней инстанцией перед залом ожидания и самолетом. По обыкновению, она состояла исключительно из вьетнамцев, с явным трудом изъяснявшихся по-английски. В России посчитали бы, что в аэропорту этот вид деятельности выкупила вьетнамская мафия — хотя ясно, что никакой выгоды здесь получить нельзя. Скорее, наоборот: никто, кроме азиатских иммигрантов, не захотел подставляться под рассеянные лучи рентген-контроля.
Как только Самолетов предъявил сумку к досмотру, его отозвал в сторону шустрый вьетнамец, едва достающий Никите до груди, который потом долго водил по всем углам сумки каким-то прибором, подозрительно вглядываясь в индикатор.
"Что ж у меня такое с внешностью, — озадаченно подумал Самрлетов, — что на границе еще ни разу не было случая, чтобы та или другая сторона меня не шмонала? Вот и выбери тут имидж для путешествий по свету: будешь похож на бандита — тебя нормальные люди будут бояться, а будешь похож на нормального — грабители начнут приставать ".
— О’кей, — наконец, кивнул вьетнамец и махнул рукой, показывая, что все в порядке и можно проходить на посадку.
— Простите, а что вы так тщательно искали? — раздираемый любопытством, поинтересовался у таможенника Никита.
— Да так, ничего особенного… Динамит!
— А-а, — понимающе кивнул Никита и, подхватив сумку, поискал глазами Текилу, которая со своими чемоданами в очереди на досмотр была прямо за ним.
К своему удивлению, он нашел ее скучающей и глазеющей по сторонам у стойки контроля, в то время как все узкоглазые таможенники сгрудились у экрана рентген-контроля и, глядя на него, о чем-то громко спорили на своем родном наречии.
— Что случилось? — с усмешкой спросил ее Никита. — Ты прихватила с собой пару килограммов пластита?
— Не вижу ничего смешного, — не отреагировала на его шутку Текила и кивнула в сторону вьетнамцев. — Эти придурки утверждают, что я везу с собой пистолет.
От изумления Никита сразу не нашел что сказать, но вспомнив ее рассказ о поножовщине, решил, что удивляться еще рано.
Между тем старший вьетнамец что-то громко приказал остальным. Те немедленно изъяли чемодан из утробы рентгена и отнесли его на тот же стол, где досматривали Никиту.
— Мадам, — обратился старший к растерянной девушке, — не могли бы вы открыть свой чемодан? У нас есть подозрение, что вы везете с собою двуствольный пистолет.
— Бред какой-то, — пожав плечами, ответила Текила, подошла к столу и щелкнула застежками на чемодане.
Никита, снедаемый любопытством, что это за двуствольный пистолет и зачем он понадобился этой девушке, с интересом следил за происходящим вместе с собравшейся у стойки контроля внушительной толпой соотечественников и американцев.
Покопавшись во внутренностях чемодана, таможенник извлек на свет божий прямоугольную коробку нежно-розового цвета.
— Что это? — показав на коробку, спросил он Текилу.
Девушка как будто проснулась от глубокой спячки. Густо покраснев, она грубо бросила, готовая каждую секунду расплакаться:
— Ничего!
— О’кей, — сказал таможенник, вспыхнув узкими даже по вьетнамским меркам глазами. Толпа в напряженном ожидании затаила дыхание.
Аккуратно раскрыв коробку, он нащупал что-то внутри. Алчно крякнув — словно искатель сокровищ, ударившийся лопатой обо что-то твердое — он ловким движением извлек на всеобщее обозрение… большой розовый вибратор в форме мужского члена.
После секундного замешательства изумленная толпа грохнула доходящим порой до истеричных высот раскатистым хохотом, который, разбившись о потолок, посыпался многочисленными осколками, отражаясь от стен и вызывая всеобщее недоумение во всем терминале.
Перепуганный таможенник суетливо попытался засунуть вибратор обратно в коробку, но у него впопыхах это никак не получалось. Тогда он швырнул его вместе с упаковкой в чемодан, как мерзкую змею, и, словно боясь, что она выпрыгнет обратно, быстро захлопнул его.
— Извините, мадам, — в униженном поклоне обратился он к Текиле, на которую жалко было смотреть, и протянул ей документы, — можете пройти на посадку.
Тут же двое вьетнамцев схватили чемоданы Текилы, быстро облепили их маркировочными талонами и поставили на бесконечную ленту, увозящую вещи на погрузку в чрево самолета.
*****
* * *
— Да не расстраивайся ты так, — сидя рядом с Текилой в салоне лайнера, успокаивал ее Самолетов.
— Какие уроды! — в десятый раз восклицала девушка, жуя купленный ей Никитой в аэропорту гамбургер и запивая его кока-колой из пластмассового стаканчика со вставленной в крышку соломинкой.
— Я думаю, их смутили пальчиковые батарейки, которые при просвечивании на экране вместе с остальным хозяйством… — Никита подавил спазм смеха, — …выглядят как патроны, вставленные в двуствольный пистолет.
— Ну почему мне так не везет? — спросила она кого-то наверху.
— Да ладно, потом сама будешь смеяться, вспоминая этот случай.
— Я не про это, — она скорчила грустную гримасу. — Последнее время у меня вообще одни неприятности.
— Ты имеешь в виду это? — Никита кивнул на порезанную руку.
— И это тоже, — девушка отвернулась к иллюминатору, где как раз проплывало здание аэропорта: самолет выруливал на взлетную полосу.
Они устроились в самом конце самолета, где практически все места для курящих были свободны и можно было откинуть спинки передних кресел, соорудив таким образом почти настоящую трехспальную кровать.
— Лучше пустой "Ил", чем полный "Боинг"! — философски заметил Никита, позаимствовав с соседних кресел пару одеял, чтобы подкладывать их под голову во время семичасового перелета до промежуточной посадки в Шеноне.
Во время своих полетов в Америку и обратно Никита заметил странную закономерность: в Штаты самолеты обычно летят, забитые пассажирами под завязку; обратно же они редко бывают заполнены даже на две трети. Он все время мучительно пытался понять, куда же деваются остальные путешественники.
— Кстати, ты не собираешься пристегнуться перед взлетом? — спросил девушку Никита, нащупывая свой ремень безопасности.
— А… — отмахнулась та, — я никогда не пристегиваюсь.
— Зря. Если самолет упадет, можно больно удариться.
— Я верю в судьбу. Если я и умру, то вовсе не от этого.
— А от чего?
— Наверное, меня кто-нибудь убьет, — ответила Текила, поправляя бинт на руке.
— Ты имеешь в виду своего приятеля, который тебя порезал?
— Кевин? Вряд ли. Он слишком слабохарактерный. Если бы я сама не схватилась за ножик, который он у меня отнял, ничего бы не было.
— Получается, ты сама на него с ножом бросилась?
— Не на него, а на его подружку. Представляешь, мы жили с ним вместе больше года, а он приводит в дом какую-то наглую девку и требует, чтобы я убиралась!
— Подлец…
— Еще какой! Утверждает, что я ему изменила. Застал меня наедине с Юликом, своим приятелем, а между нами ничего и не было.
— Юликом? — Никита удивленно поднял глаза на Текилу.
— Да. Ты что, знаешь его?
— Нет, — сделал равнодушное лицо Никита, почему-то решив не выдавать свое знакомство с этим прохиндеем. — Просто имя странное: как у женщины. Первый раз такое слышу.
— Подумаешь, я была без трусов, — продолжала сокрушаться Текила, — я переодевалась. Разве это повод обвинять меня черт знает в чем?
— Конечно, нет — невозмутимо согласился Никита, — дело житейское.
— Да если бы он знал, сколько у меня было любовников! И я никому не изменяла! Я же знаю, что моя измена — это только повод. Просто они нашли новых баб для развлечений, а кроме нашей квартиры их некуда было поселить. А я им мешала.
— Постой, они разве не поссорились после случая с тобою?
— С какой стати! Они по таким пустякам не ссорятся. У них вообще странные отношения. Делят все пополам: и бизнес, и квартиру, и баб.
Самолетова очень заинтересовала эта история; к тому же, ему хотелось как можно больше узнать о личности Юлика, и он продолжил задавать наводящие вопросы:
— Никогда не поверю, что другая девушка, оказалась лучше тебя.
— В том-то и дело! Они вытащили из тюрьмы каких-то русских вертихвосток и думали, что теперь те из благодарности будут с ними спать.
— Подожди, прямо какая-то детективная история! А кто эти девушки и как они попали за решетку?
— Да откуда я знаю! Мне это абсолютно безразлично. Главное, что Кевин меня бесстыдно предал.
В глазах Текилы показалась предгрозовая краснота: похоже, она и вправду пережила горькое разочарование.
— Вот всегда у меня в жизни так, — горько вздохнула она. — Кажется, что вот, наконец, нашла близкого человека; жизнь приобретает смысл и порядок. А в один прекрасный день тебя выставляют на улицу, и ты остаешься совершенно одна, без крыши над головой, и даже некому пожаловаться на свою судьбу.
Она сделала ударение на слове "некому", при этом красноречиво посмотрев на Самолетова. У него в голове сразу мелькнула мысль, которая не могла не возникнуть после такого взгляда. А именно: "Господи, как хочется пожалеть и взять под свою опеку эту девочку с полностью отшитой головой! Может быть, ты, Господи, специально посылаешь мне замену того, что я недавно утратил?"
— Никому я не нужна, — продолжала сетовать девушка, словно выпрашивая у Никиты соболезнование и сочувствие, — отовсюду меня выгоняют. Вот и сейчас я лечу в Москву, а мне там даже негде жить.
Последняя фраза несколько насторожила Никиту слишком прямолинейным намеком, к чему бы это она могла клонить.
— Разве у тебя не осталось родственников в Москве? — спросил он.
— Почему же, у меня их там полно. Особенно на Новодевичьем кладбище.