— Ну что, Слон? Хороша ли, девка?
— Да.
— Ответ неправильный. Нужно отвечать: "Ох, и хороша, барин!" А тут барин и скажет: "Так какого ж ты ляда, тупишь? А?"
— Дык, Дёма… Не могу я. Даже не о чем говорить… Она спрашивает: "Вы, правда, князь?" А я: "Ребята, шутят!" И всё, больше ни слова.
— Балбес, — заключает Гусь, — истину, глаголю.
— Значит, решили мы так, Слон. Сейчас Шкряба ломает, девочку и тащит её в твою кровать. Надеюсь, ты не возражаешь?
— Нет, конечно! Ради бога!
— Но это ещё не всё. Потом, за ним пойдёшь, ты. Усёк?
Слон побледнел так, хоть скорую вызывай, заволновался, засуетился, глаз задёргался, губы задрожали. Перечислять дальше, что с ним ещё случилось?
— Я не смогу… — наконец, выдавил он из себя.
— Сможешь, сможешь, майн партайгеноссе. Куда ты денешься, товарищ Борман. Шкряба за тебя как раз и договаривается, так что придёшь на готовое.
— Да не пойду я!
— Пойдёшь. И нефик тут нам сцену, тухлыми яйцами забрасывать.
— Дёма, там кажется, всё окей. — Докладывает, со своего поста, у двери, Гусь, — Шкряба её в спальню повёл.
Как Слона заколбасило! Не передать словами, это можно лишь воспеть в балладах. Но из меня речистый былинник, просто, дрянь.
— Пойдём, — говорю, — коньяк жрать и забивать твою очередь, чтоб ни одна тварь раньше не проскочила.
Мы с Гусем подхватили Слона под руки и волоком потащили в зал. Ноги у него отказали напрочь. Сидим, пьём. Ждём когда успокоится от лихорадки Слон, да выйдет Шкряба. Занятие-то нехитрое. Ждать пришлось совсем недолго, часа полтора. Выходит Шкряба, лыбится довольная сволочь, весь потный, в руках, как стяг с завоёванной крепости держит трусики Олеси.
— Это я возьму себе, — уточняет, — для коллекции, на память. Инструкции: Нужно занести ей бокал этого гавённого шардене, я спонтом выпить пошел взять. Говори с ней мало и шепотом, чтобы по голосу не узнала.
— Что? — И наш партайгеноссе чуть не свалился под стул. — Она не знает, что я приду?
— Нет, конечно! А как, ты хотел? Это же не проститутка.
Лучше бы он этого не говорил. Мы боролись со Слоном на ковре, чуть не сломали ему руку. Причитает шепотом. Уже хрипит. Не пойду! И точка. И что теперь делать? Вся эта канитель, чтобы Шкряба повеселился? Нет уж! Харя треснет. Собираю всех на совет:
— Слон не пойдёт, даже если мы его в газовую камеру сошлём. Но дело нужно сделать. Ваши предложения, господа?
— Да чего там, — вставляет слово Шкряба, — иди, сам — девочка, что надо. А потом, когда она всё поймёт, то уже и Слону можно.
— Гусь? Ты как?
— На тебя смотрит вся страна, камарадо, — Гусь поднял кулак в революционном жесте, — иди и объясни ей, кто она есть по жизни. Только популярно. Красивый фейс не подпорть, мне не нравятся битые шкурки.
Ладно. Пойду. Посмотрел как одет Шкряба. А никак. В трусняк полосатый. Раздеваюсь до соответствия. Беру бокал вина. Ни пуха мне, ни пера! Захожу тихо, почти крадусь.
— Почему так долго? — шепот Олеси.
— Пил, — шепчу в ответ коротко и тихо, чтобы не спалила с первых же секунд.
— Мне принёс?
— Да.
Нащупываю в кромешной темноте, вставляю ей бокал в руку.
— Почему там так тихо?
— Спят.
Она пьёт, мелкими глотками, а я в это время снимаю то, что на мне осталось, осторожно заползаю на кровать, ложусь.
— И мы будем тоже спать?
— Нет.
— Почему? — она подаёт мне пустой бокал и я его кладу прямо на пол под кровать.
— Потому, — привлекаю её к себе, голую, маленькую и беззащитную.
— Ты меня любишь? — Она ложится ко мне, прижимается к плечу.
— Ага.
— Скажи мне, "я тебя люблю".
— Я тебя люблю, — а сам глажу её, ласкаю, моя плоть восстаёт.
— А я тебя очень, очень люблю.
Целует меня с такой нежностью, что я ошарашен. После такого… никогда больше на проститутку не полезу… Там всё просто, бабки на бочку, станок взведён, вперёд-назад, вперёд-назад. Пшел вон, тариф исчерпан. Следующий. Фабрика. Тупизм. Дебилизм. И чего это кони — мужики на проституток ведутся? Мне в какой-то момент даже стало жаль Олесю. Но памятуя Шкрябину рожу, решился. Перекатываюсь на неё. Она раздвигает ноги, глубоко вздыхает. И в этом вздохе такое счастье чудится, такое блаженство. Ишь… Я тебя люблю… "Мне бы так она это сказала… не Шкрябе… " Осторожно вхожу в неё, боясь причинить ей малейшую боль. Она стонет. Замираю. Ещё. Потом ещё. Плавно и нежно. Плавно и нежно. Только так, как с любимой девушкой. И вдруг… она напряглась.
— Коля?