– Нравится, – отозвался Андрей; глядя Никите в глаза; ответ прозвучал коротко и потому совершенно исчерпывающе – Андрей сказал "нравится" без какого-либо внутреннего напряга, сказал как о чём-то совершенно естественном и потому очевидном, и улыбка, одновременно радостная и щедрая, беспечная и лукавая, засияла на его симпатичном лице. – Никита… ты об этом хотел спросить? Нравится мне это или нет?
– Нет, не об этом… хуля об этом спрашивать, если это по тебе и так видно? Как голубой, бля… тискаешь меня, как девку, – Никита, невольно поддаваясь настроению Андрея – непроизвольно улыбнувшись в ответ, поймал себя на мысли, что с Андреем ему удивительно легко… ещё вчера Никита о нём, об этом Андрее, понятия не имел, а сегодня они лежали в одной постели, оба голые и оба возбуждённые, и не просто лежали, а Андрей был сверху, Андрей делал движения, напоминающие половой акт, и при всём при этом Никите было комфортно… ситуация была необычная, даже в чём-то странная, но на душе у Никиты было комфортно – легко и спокойно; голова уже не болела – похмельная боль, тисками сжимавшая виски, сама собой рассосалась, незаметно ушла… нормально было Никите – и легко ему было, и даже приятно! – Я не об этом хотел спросить, – повторил Никита, непроизвольно лаская – сжимая-стискивая – Андреевы ягодицы. – Пришли мы, короче… сюда пришли – к тебе… и – что было дальше?
Никита уставился на Андрея взглядом, со всей очевидностью свидетельствующим о полном – абсолютном! – незнании событий прошедшей ночи, и Андрей, глядя в Никитины глаза, снова мысленно удивился, как такое вообще может быть… провал в памяти – что это? Результат химической реакции, возникшей под воздействием избыточно употребленного алкоголя? И тогда всё это можно объяснить, используя химические формулы, в виде обычного уравнения? Или, может быть, сработала какая-то психологическая защита – сработала с учётом того, что человек, проснувшись-протрезвев, вновь становится продуктом социума, а не природы? У Андрея тоже такое было – он, Андрей, ничего не помнил… но ведь он и не делал того, что делал Никита, – он не трахался страстно и безоглядно, с полной самоотдачей, как всего лишь несколько часов тому назад это делал пьяный Никита… как т а к о е можно забыть?
Никита ничего не помнил, и получалось, что есть как бы два разных Никиты, существующих параллельно: один Никита – "ночной" – с упоением, кайфуя и наслаждаясь, предавался однополому сексу – трахался в рот и в зад, а другой Никита… другой Никита – "дневной" – об однополом трахе не имеет никакого понятия, искренне полагая-считая, что склонность к такому сексу ему совершенно не свойственна! Получалось, что он, Никита, не знал самого себя… а какой человек может сказать, что он знает про себя всё – досконально? Может ли быть такой человек в принципе – человек, который знает про себя всё?"Что было дальше?" – спросил Никита… это было и странно, и удивительно – не помнить о таком… и – глядя Никите в глаза, Андрей повторил, словно эхо:
– Что было дальше? А дальше, Никита… дальше было самое интересное, и это просто непостижимо, что ты о том, что было дальше, ничего не помнишь… непостижимо, Никита!
– Ну, я помню… не очень чётко помню – отрывочно, – проговорил Никита; не желая выглядеть в глазах Андрея круглым идиотом. – Что-то помню, а что-то нет… – уточнил-добавил Никита, виновато улыбаясь.
– Так, может, пусть так и останется? – Андрей, простодушно глядя Никите в глаза, так же простодушно улыбнулся в ответ. – Что помнишь – то помнишь… а про то, что в памяти не осталось, знать тебе, может, вообще не нужно? А, Никита?
– Почему это?
– Ну, мало ли… – отозвался Андрей, и в глазах его заискрились, заплясали дразнящие чертики. – Меньше знаешь – крепче спишь… так ведь?
Никита, лежа под Андреем – глядя на Андрея снизу вверх, неожиданно рассмеялся.
– Блин! Ну точно, как в книге…
– В какой книге? – в глазах Андрея мелькнуло лёгкое недоумением.
– Мы писали… сочинение, бля, писали – на прошлой неделе, и тема была… ну, короче, что лучше для человека: суровая правда или утешающая ложь. Нужно было выбрать что-то одно и своё мнение обосновать…
– Ну, и что же ты выбрал – что ты обосновывал? – с едва уловимой иронией и вместе с тем не без видимого любопытства проговорил Андрей, вспомнив, что сам, будучи школьником – одиннадцатиклассником, писал сочинение на такую же тему.
– Я написал, что правда лучше, чем ложь, даже если правда эта кому-то не в кайф…
– Молодец! – рассмеялся Андрей, невольно любуясь Никитиной непосредственностью. – В той пьесе, по которой писали вы сочинение, говорится ещё, что ложь нужна тем, кто слаб душой, кто боится думать самостоятельно, у кого неразвито или атрофировано ощущение собственной неповторимости… ложь – это религия господ и рабов, а не свободных людей… правильно?
– Ну, что-то вроде этого… а ты всё это откуда знаешь? – удивлённо проговорил Никита. – Ты что – всё это помнишь со школы?
– Я, между прочим, школу окончил с золотой медалью, – улыбаясь, отозвался Андрей. – Так что, Никита, помню я… кое-что помню – в отличие от тебя, – Андрей, говоря это, с наслаждением стиснул свои ягодицы, отчего член его с новой силой вдавился в пах лежащего под ним Никиты. – Никита…
– Что? – отозвался Никита, вопросительно глядя на Андрея… жаркая сладость гудела, пылала-плавилась в его напряженно твёрдом, животами сдавленном члене, отдаваясь в промежности, в мышцах сжатого сфинктера… лежать под Андреем было приятно, и не просто приятно, а в кайф… да, это был кайф – конкретный кайф!
– Ты хочешь знать… – Андрей сделал паузу и, глядя Никите в глаза, сам себя перебил вопросом – Что ты хочешь знать, Никита? Ты что-то помнишь, что-то не помнишь… что ты не помнишь, Никита?
Андрею хотелось, чтоб Никита, который не помнил ничего, сам спросил его о ночном трахе – и Никита не заставил Андрея ждать… ему, Никите, не терпелось узнать, кого он здесь ночью трахал, тем более что любопытство это – естественное, понятное и объяснимое – с каждой минутой подогревалось неуклонно растущим возбуждением.
– Ты сказал… – произнёс Никита и вдруг почувствовал – неожиданно для себя самого – что-то похожее на смущение, – сказал… – преодолевая возникшее смущение, повторил Никита, – что ночью… что ночью я трахал кого-то…
Никита проговорил всё это, стараясь выглядеть как можно беспечнее, но в глазах Никиты Андрей увидел и неуверенность, и смущение, отчего лицо Никиты приобрело выражение почти детской беспомощности – и, ободряя парня, Андрей улыбнулся в ответ широко и открыто, тем самым стремясь показать Никите, что волноваться ему совершенно нечего – что для смущения никаких оснований.
– Точно, было такое… – весело проговорил Андрей. – Только, Никита, не ты, а мы… м ы трахали – так будет точнее.
"Ну да, – подумал Никита, – конечно, м ы… не мог же Андрюха быть в стороне – не мог устраниться от такого дела!"
– Ну, и где, бля… где она? – под улыбкой пряча смущение, нетерпеливо проговорил Никита, стараясь придать своему голосу нарочито грубоватую игривость. – Чего она не осталась?