В городе Стокгольме, на самой обыкновенной улице, в самом обыкновенном доме живет самая обыкновенная шведская семья по фамилии Свантесон. Семья эта состоит из самого обыкновенного папы, самой обыкновенной мамы и самого обыкновенного сына — Малыша.
— Я вовсе не самый обыкновенный, — говорит Малыш.
Но это, конечно, неправда. Ведь на свете столько мальчишек, которым шестнадцать лет, у которых голубые глаза, льняные волосы и истертые до белизны джинсы, что сомневаться тут нечего: Малыш — самый обыкновенный.
Во всем доме есть только одно не совсем обыкновенное существо — Карлсон, которая живет на крыше. Да, она живет на крыше, и одно это уже необыкновенно. Потому что, захоти она, весь дом мог бы принадлежать ей. Но, двадцатилетняя Тутта Карлсон, единственная наследница богатенького папы, взбалмошная сорвиголова, пожелала жить в пентхаузе. Построили пентхауз, а к нему — лифт по наружной стене обыкновенного старого дома, как раз возле эркера с окнами Малыша.
Днем сквозь тонированные стекла лифта не было видно, кто поднимается, зато вечером светящаяся изнутри кабина позволяла рассмотреть пассажирку. А посмотреть, право же, было на что, ибо девушка выглядела очаровательно: жгучая брюнетка — редкий для Скандинавии случай — с глазами отчаянной синевы и умопомрачительной фигурой. Она, проезжая мимо освещенных окон, частенько с интересом заглядывала в них, особенно когда была навеселе. Чем сильно смущала размеренный отдых добропорядочных бюргеров.
Как правило, лифт возносил ее в своем сияющем чреве поздней ночью. Одну или с очередным дружком. Малыш в это время уже крепко спал.
Однажды расстроенный Малыш в душных августовских сумерках стоял у открытого окна. Он давно мечтал, чтобы на день рождения — а семнадцать лет, как известно, бывает раз в жизни — ему подарили машину. Папа с мамой не понимали его мечты, и очередной разговор, затеянный Малышом за ужином, окончился ничем. Папа, устав от бесплодных споров, поставил жирную точку:
— Я же не русский какой-нибудь, чтобы вот так, ни с того ни с сего, швыряться деньгами. Хочешь, купим тебе новый компьютер. Или собаку. Ведь раньше ты хотел собаку?
Малыш, воспитанный шведский тинэйджер, поблагодарил маму за ужин, вышел из-за стола и заперся в своей комнате, не зажигая света.
Он так глубоко погрузился в безрадостные мысли, стоя у распахнутого настежь окна, что ничего перед собой не видел, и поэтому вздрогнул от неожиданного веселого и звонкого окрика:
— Эй, блондинчик, смотри, не вывались!
Прямо перед ним находилась сияющая в сгустившейся сиреневой полутьме огнями кабина лифта с открытым окошком, а в ней — черноволосая красотка в алом облегающем платье.
— Что-то я тебя раньше ни разу не видела, приятель. Как тебя зовут?
— Малыш… То есть, — смущенно поправился он, — Свантесон.
— А меня Карлсон. Тутта Карлсон. А сколько тебе лет?
— Семнадцать… Скоро будет…
— Как — семнадцать? Не может быть! Я думала — восемнадцать! Можно к тебе в гости?
— Да, пожалуйста, заходи! — обрадовался Малыш. — Ой, а как же ты войдешь?
От лифта до окна был добрый метр бездны. Но девушку это обстоятельство не смутило. Кабина чуть сместилась вверх, и красные туфельки девушки оказались на уровне подоконника. Тутта поковырялась в углу лифта и сдвинула нижнюю панель. Получилось что-то вроде дверцы.
— Лови! — девушка прыгнула и оказалась на подоконнике. Свет в кабине погас. Малыш крепко обхватил отчаянную девицу за бедра. У него отчего-то сильно-сильно забилось сердце.
— Ну, все, все. Можешь отпускать, — засмеялась фрекен Карлсон и погладила его льняные вихры. — Привет, Малыш!
— Привет, Карлсон!
— Слушай, разве я так похожа на этого нахального толстяка с пропеллером? Зови меня просто Тутта.
Они уселись рядом на подоконнике и стали дружно болтать ногами.
Тутта рассмеялась и спросила:
— Ну, что мы будем делать? Развлекай меня!
— А… сколько тебе лет?
— Скажем так: я девушка в самом расцвете лет. Слушай, а у тебя выпить есть? Виски там, или водка?
— Ты что, — испуганно посмотрел на нее Малыш, — у меня только пиво… Папа ничего другого не разрешает.
— Наверное, — усмехнулась девушка, — целая бутылка?
— А вот и нет! Целая дюжина! — гордо ответил Малыш. — Так пиво пойдет?
— Не тяни! Давай скорей. Жуткая жара, правда?
Малыш достал из маленького холодильника две бутылочки. Открыл. Протянул одну Тутте. Девушка выдула пиво в три глотка и схватила бутылку Малыша, которую он едва успел поднести к губам.
— Эй, а как же я?
— Тебе жалко, да? У тебя еще полно пива!
— Так это на всю неделю… — и он поплелся за новой бутылкой.
Пустяки, Малыш, дело житейское. Пить надо, когда хочется, а не когда можно! Будь здоров, Малыш! — Тутта улыбнулась как-то по-детски наивно и удивительно располагающе.
— Будь здорова, Тутта! — улыбнулся он в ответ и, наученный опытом, поскорей присосался к бутылке.
— Уф! Вот теперь хорошо, — выдохнула Тутта, допив пиво. — Жаль, мало… Слушай, а музыка у тебя есть? А то сидим в тишине, как в склепе. О! — она спрыгнула с подоконника, и нажала кнопку магнитофона.
Под заунывное пение Стинга она принялась лениво извиваться и гладить себя руками по бедрам, животу и груди, не отводя пристального взгляда от Малыша. Малышу стало не по себе, его как магнитом потянуло к девушке, захотелось сжать ее в объятиях и… и…
— Фу, тоска! Включи-ка что-нибудь повеселее, — Тутта подошла, сдернула его с подоконника и подтолкнула к стойке с кассетами. — Старый добрый рок-н-ролл, например…
Грянул рок. Тутта быстрым движением увеличила громкость до рева, схватила Малыша за руку и взялась учить танцевать рок-н-ролл. Парень оказался способным учеником и, через пять минут они уже делали перекат через спину, и даже протаскивание между ног. Мебель ходила ходуном, орал магнитофон, и Малыш не сразу расслышал стук в дверь.
— Сынок, — раздался из-за двери голос мамы, — не думаешь ли ты, что это слишком громко?
— Пустяки, мам, дело-то житейское! — лихо крикнул разгоряченный Малыш, но громкость все же убавил. — Уфф, жара… Пива хочешь, Тутта? — спросил вполголоса.
— Ты еще спрашиваешь!
Малыш решительно вытащил из холодильника весь ящик. Они плюхнулись с хохотом на кровать и, сидя рядышком, под веселый треп осушили по бутылочке. Потом еще по одной. Потом еще. Потом Тутта захотела добавить…
— О! Видеодвойка! — воскликнула Тутта и принялась шарить среди видеокассет. — Что ты тут смотришь? Ну-ка, ну-ка!
Она вынула несколько кассет сразу, сколько смогла захватить пальцами. В образовавшийся проем стала видна еще одна, в яркой коробке, прижатая плашмя к задней стенке полки. Тутта проворно достала кассету. Малыш, мгновенно побагровевший, попытался ее отобрать. Он сгоряча навалился на девушку, но она отвела руку подальше и засмеялась: это был крутой порнофильм.
— Вот как, "COLOR CLIMAX"! Ax ты, тихоня! Ну-ну, не красней, мы живем в свободной стране. Каждый может смотреть, что хочет.
Тутта прижала кассету бедром и достала из тайника еще одну.
— А это что? " EXCITING "? Ай да Малыш! Я хочу посмотреть! — требовательно заявила она.
Малыш сидел "по стойке смирно", руки между колен, глядел в пол и молчал. Тутта вставила кассету, нажала кнопку пуска и вернулась на кровать. Она села, плотно прижавшись, горячим бедром к его ноге.
На экране развертывалось захватывающее действо с участием здоровенного чернокожего парня и нескольких полуголых белых девиц. Когда девушки содрали с парня одежду, Тутта восхищенно толкнула Малыша локтем:
— Ты только посмотри, какой у него… шланг! И это в спокойном состоянии! Малыш пробурчал, не поднимая глаз:
— Да видел я… Ну и что?
— Как что? Не каждый может похвастать…
Малыш только неопределенно хмыкнул.
Девицы на экране активно священнодействовали, и Тутта, когда процесс эрегирования завершился, завистливо вздохнула:
— Вот это да! Дюймов девять, не меньше…
Черная курчавая голова исчезла между белых сливочных бедер, тело парня облепили подружки-счастливицы. Тутта покосилась на Малыша. Он по-прежнему упрямо смотрел в пол. Девушка положила ему на колено правую руку, а левой повернула за подбородок парня лицом к себе и, пристально глядя в глаза, осторожно прикоснулась пухлыми губами к его губам. Он слегка вздрогнул и ответил нерешительным, каким-то сухим поцелуем. Тутта языком попробовала раздвинуть губы Малыша. Они поддались, и девушка ощутила фарфоровую твердость его зубов. Рука Малыша нежно легла на ее плечо, их языки встретились и, как бы знакомясь, обежали один вокруг другого. Малыш подумал, что у нее очень вкусные упругие губы, в сто раз вкуснее, чем у его подружки и одноклассницы Бетан. Смущение понемногу проходило, уступая место сильному возбуждению: ему уже стало тесно в джинсах.
Малыш вовсе не был лопушком. Просто поначалу он растерялся от бешеной активности и бесцеремонности Тутты в первые минуты знакомства. А еще эти кассеты — он боялся, что девушка примет его за несчастного онаниста. Тогда как он был нормальный шведский тинэйджер, то есть сексом уже занимался вовсю, хотя курить и пить крепкие напитки еще не осмеливался.
Малыш провел кончиками пальцев по открытой нежной шее. Как шелк!
Рука Тутты гладила его бедро, постепенно смещаясь, все выше и выше. Он почувствовал, как ее ладонь прикоснулась к твердому бугру, проехалась по нему туда и обратно, прижалась плотнее, ощупывая, оценивая и словно бы не доверяя осязанию. Пальцы Малыша заскользили вниз, по ключице, по открытой части ложбинки между упругими полушариями груди, нащупали вырез платья и нырнули под ткань. Сквозь кружево лифчика твердым горячим камешком проступил сосочек. Малыш осторожно покатал его между пальцами. Тутта задышала чаще, нащупала молнию на его джинсах, рванула нетерпеливо. Замок не поддался. Как бы в отместку за свою неудачу девушка укусила Малыша за губу, потом сняла его руку с груди и положила на свое колено, а сама продолжила сражение с непослушной молнией. Малыш погладил теплое, обтянутое чем-то черным и прозрачным бедро. Ему нестерпимо захотелось двинуть руку выше, туда, где таится ОНО — самое манящее, самое заветное, самое запретное…