Все это, о чем я хочу сейчас рассказать, не зная почему и для кого, произошло со мной примерно лет двенадцать назад. Я тогда приехала погостить к своей старенькой бабушке и мне только что исполнилось восемнадцать. До экзаменов в институт хотелось деньков пять провести на природе среди деревьев и птиц, среди полевых цветов и деревенской тишины. Последний раз я приезжала в эту Богом и цивилизацией забытую деревушку еще будучи школьницей, совсем ма-ленькой девчонкой и проводила тут, почти, все летние каникулы. А последние года два не была ни разу. Бабушка еще была тогда бодренькая и могла сама, без посторонней помощи и натаскать воду из колодца и окучить картошку, которой в тех краях засаживали целые плантации, да и сейчас садят ни как ни меньше. Был июль. Погода стояла просто отличная. Кто бывал в это время года в таких глухих местах, нет нужды объяснять что это за рай. Жаркие дни. Длинные, светлые, теплые ночи. В десяти шагах от тебя в кустах надрываются соловьи, все живет и пахнет. Одним словом — лето в деревне. И вот, как-то, день на тре-тий такого моего безмятежного проживания, просидев с подружкой Иркой на целый вечер, мы, на ночь глядя, вдруг, решили навести одну из ее многочис-ленных подружек. Солнце село, но было еще светло. Пройдя через две улицы и затем свернув в узкий проулок мы вышли за огороды.
Деревня эта, разделенная надвое маленькой речушкой растянулась почти на километр. Помню мы шли не быстро, щелкали семечки, Ирка что-то мне рассказывала, а я слушала ее в пол уха. Нам было хорошо и весело, как это бывает только в бездумные молодые годы. Тропинка вилась огибая свалки мусора, какие-то ямы, ветхие сараюшки и уже в шагах десяти скрывалась в сумрачной тьме. Так, болтая, прошли мы, наверное, большую половину пути, как вдруг, в какой-то момент я услышала за спиной шаги. И не я одна. Мы одновременно оглянулись и увидели сзади нас двух мужиков, вернее одного, второй был парнишка, примерно нашего возрас-та, а вот другой -точно мужик. Впрочем, когда тебе восемнадцать все кому за тридцать кажутся глубоко взрослыми или уже пожилыми. Молодого Ирка зна-ла, а лицо второго, поросшее щетиной ей было явно не знакомо, я это сразу по-няла по ее лицу. Этот молодой, звали его Николай, поздоровался и спросил ку-да нас понесло в такое время, а потом представил своего старшего дружка. Это, как он утверждал, был его двоюродный брат, недавно освободившийся и прие-хавший на пару недель из города. Забегая вперед скажу, что все вранье. Этот второй был в бегах и даже находился в розыске. Сразу после побега, как я уз-нала позже, он уже умудрился кого-то ограбить. Раздевал и под угрозой ножа отбирал у людей все что было, а Кольке, не знаю как они снюхались, продавал или менял награбленное на еду и водку, которую они вместе и распивали. Вот и тогда они были в явном подпитии. Колька и говорил-то с трудом, а у второго, я это сразу заметила, как-то нездорово блестели глаза. Мы уже собрались идти дальше, как, вдруг, этот старший остановил нас окриком:
— Стоять кобылы!
Я постаралась ни как не реагировать, хотя поняла сразу, влипли, а Ирка послала его на три веселых буквы. Тогда он догнал нас и вытащил огромный тесак. Ручка ножа была грубо обмотана изолентой, а лезвие -длинное, как сабля. По-дойдя к Ирке, он приставил этот нож к ее горлу. Первая мысль у меня была убежать, но я с ужасом почувствовала, что ноги мои одеревенели и приросли к земле. А тот продолжал:
— Сейчас, суки, пойдете со мной, а будете пизд%ть- порежу на ремни.
Николай попытался его остановить, мол свои, деревенские. На что тот ответил:
— А мне все по х.. А потом, глядя Ирке в глаза еще добавил:
— Будет все нисчак, если поведете себя нормально, уйдете по-хорошему- живыми и здоровыми.
Он схватил меня и Ирку за руки и быстро потащил к чернеющепму лесу. Коль-ка, спотыкась и матерясь, тащился сзади. Уже совсем стемнело. Мы прошли сквозь мелкий березняк, затем так же, почти молча, он волок нас по какому-то болоту и где-то минут через двадцать уже в глухом и темном лесу втолкнул нас грязных с ободранными ногами в какую-то яму. Я практически не сопротивля-лась-чувствовала железную хватку, а Ирка попробовав вырваться, но так полу-чила, что до самого того места негромко ругалась и всхлипывала. Зажгли свечу и я увидела, что это была землянка, сделанная, по- видимому, недавно. Скамей-ки, стол- все было срублено из свежего дерева. Потому пахло смолой, костром и какой-то кислятиной. Мы сидели вместе с Иркой в самом углу, как затравлен-ные зверьки.
— Не сыте девки, будем гулять.
И этот старший налил в две, с отбитой эмалью железные кружки, что-то из бу-тылки. Они выпили, потом подали нам. Мы отказались, но он опять вытащил свою саблю и воткнул в стол.
— Вас ни кто не спрашивает. Короче, девки,-дело к ночи.
И добавил, мол не будете пить, залью силой. И грязно выругался. Кроме сухого вина на немногих днях рождения я тогда вообще еще ни чего из крепкого спиртного не пробовала, потому четверть кружки вонючей самогонки, которые я проглотила залпом, меня едва не убили. Они снова налили себе. Закусывали хлебом, резали желтое сало, которое из банки доставали тем же ножом. Потом Гена, так называл этого мужика Колька, подошел к Ирке схватил ее за волосы так, что она вскрикнула и не отпуская поволок к выходу. А молодому сказал, что бы смотрел за мной и если что, мол стучи ей по репе. Так он сказал.
Когда они ушли я сразу попробовала упросить Кольку отпустить, но он не соглашался ни в какую, ссылаясь на того старшего.
Говорил, что если меня опустит он, Ген-ка, ему все зубы повышибет.
— Он, Генка, дурак, а если выпьет, то крыша вооще сьежает.
А сам подсел ко мне. Я отодвинулась, но он прижал меня к сырой стенке зем-лянки, так что откуда сверху посыпалась земля.
— Да ты не бойся. Лучше я, чем этот дурак. Вот увидишь он Ирку всю отделает.
И его рука опустилась мне на колено. Я пыталась убрать ее, на у этого пьяного дурака оказалась железные пальцы и потом он так сдавил ногу, что я заорала.
— Ты лучше не ори, ты лучше сама. Все равно я тебя от..ебу.
От выпитого у меня кружилась голова. Я почувствовала что опьянела. Меня на-чинало тошнить. Колька, тоже пьяный и потому наглый уже вовсю тискал меня за грудь. На мне было надето платье с пуговичками у ворота. Лифчика я тогда не носила. Этот урод просунул руку снизу, отчего платье задралось и затреща-ло. Он больно щипал и дергал за соски. И при этом еще пытался меня цело-вать. Я вяло сопротивлялась. Мне было плохо, я была пьяна, меня тошнило. Не знаю сколько времени все это продолжалась, но вот у входа показалась Ирка, а за спиной ее этот Гена. При слабом свете свечи я все равно увидела какое было у подруги красное зареванное лицо. Ей, похоже, досталось поболее моего.
— Ну что, салабон, заделал эту телку? Или не дала?
И он довольно заржал. Я поняла, что, похоже, наступает моя очередь, страх и предчувствие необратимого заставили меня плотнее вжаться в темный угол. С Колькой я смогла бы справиться. Он почти мой ровесник и что-то серьезное у него бы не вышло. Одним словом -теленок. Но с тем мужиком: От него веяло наглой, безнаказанной силой. Я это почувствовала еще тогда, сразу при встрече. А потом и Колька предупреждал. А между тем Гена приказал Ирке, а он уже приказывал на правах хозяина, налить ему из бутылки. Именно приказал и моя подруга молча это исполнила. Зная ее непростой нороов я даже не представляла, что нужно сделать, что бы добиться такого послушания. Я просто не верила гла-зам, зная ее характер. А потом, выпив, тем же приказным тоном велел ей за-драть платье. И добалил:
— Засвети-ка моему корешу жопу,-и смачно заржал.
И подруга, немного помедлив, повернувшись к нам спиной, подняла платье и обнажила белый не загоревший зад. Трусов на ней не было.
— Ты понял какая дрессировка? Учись пока жив. С ними надо жестко. Чуть что в рыло. За неправильный базар опять в рыло.
Мне стало жутко. Я поняла-это точно ВСЕ. Между тем этот Гена сам налил в кружки и подал нам с Иркой. Мы, уже наученные, молча выпили.
— Ты Колян главное не сы- девки ни чего не скажут, а начнут болтать -пожалеют. Вот я уже этой все объяснил.