Это случилось летучей порой золотой осени, в один из тех чудесных дней, когда лето уже распрощалось с природой до будущего года, но солнце ещё пригревает, и всё живое стремится насладиться последними тёплыми деньками перед месяцами слякоти, стужи и мрака.
Приятелей было трое: Жентос, Пончик и Вялый. "Пышное природы увядание" не волновало их нисколько. Они бродили по парку только потому, что свалили с уроков, а идти было особо некуда. Жентосов батёк сегодня был дома, и, если бы сын вместо уроков заявился домой, да ещё со своими уродами-дружками, уже вечером его задница стала бы полосатой, как у зебры. Жентос боялся, если друзья вдруг узнают, что его, семнадцатилетнего верзилу, лупцуют ремнём как малолетку, и мечтал когда-нибудь убить родителя.
У Пончика родителей не было вообще. Вернее, они были, но далеко. Мамаха уехала блядовать в Москву вскоре после рождения сына от неизвестного отца, так что Пончика воспитывала бабка, полусумасшедшая тугоухая алкашка. Находиться с ней в одной квартире было тошно, потому что от неё воняло говном, ссаниной и старостью. Она целыми днями вела беседы с воображаемыми друзьями. Можно было затусить у Вялого, но до него было далеко ехать. Поэтому пацаны купили две бутылки "путинки" в магазе, где продавщица их знала и отпускала им алкоголь, и пошли в парк заниматься тем, что называется "пинать болт".
Одна бутылка вскоре закончилась, и Жентос расхерачил её об фонарный столб, воображая, что бьёт по башке своего папашку. Вторую бутылку решили распить в беседке, которая стояла на уединённой полянке. Три товарища побрели туда на заплетающихся ногах.
Беседка уже была занята. В ней на скамеечке сидела женщина лет сорока пяти и читала книгу. Рядом стояла инвалидная коляска. В ней, подставив асимметричное личико солнцу и улыбаясь, сидел ребенок-инвалид. Ему было лет тринадцать, он был полненький и с длинными волосами, но было не понятно, мальчик это или девочка.
И тут Жентос сказал (он всегда был заводилой) :
— Пацаны, давайте их вые6ем! Чё-то ебатся хочеться как волку, бля!
Если бы не водка, даже такому отморозку не пришла бы в голову такая дикая мысль. А если бы и пришла, он бы постеснялся ее произносить. Но в организмах трёх прогульщиков бушевал алкоголь и гормоны, и друзья одобрительно загоготали.
Они направились к беседке. Женщина почуяла неладное и хотела уйти. Но дорогу ей преградил Вялый.
— Ты куда намылилась, блядина? Это наша беседка, а ты тут сидишь со своим высерком! Кто разрешил?
Женщина заплакала:
— Мальчики, миленькие, хорошенькие, отпустите, пожалуйста! Я отдам все, только отпустите и не обижайте Женю!
— Мы всё своё заберём. А ты, сучка, молчи, а то пожалеешь что на свет родилась! — пригрозил Жентос и достал нож. Нож был тупой и щербатый, а пользоваться своим "оружием" малолетний отморозок не умел совершенно. Взрослому мужчине и даже ровеснику "разбойников" не составило бы труда отобрать у него "оружие" и засунуть ему же в задницу. Но женщина была загипнотизирована страхом и не пыталась сопротивляться.
— Раздевайся, мразь, пока тебе и твоему отродью кишки не выпустили! — Жентос харкнул в лицо женщине. Всхлипывая, та расстегнула плащ, зачем-то аккуратно сложила его на скамейке. — Ну, хули тормозишь? Всё снимай! Счастье тебе, старуха, ебать тебя будем!
Тем временем Пончик и Вялый подняли из коляски ребенка и, посмеиваясь, стали срывать с него одежду.
— Тьфу бля… это пацан! да он еще и обосрался! — гоготнул Пончик.
— На, оботри ему сраку! — Жентос бросил приятелям блузку женщины. — Ну ты, курва, если ты через шесть секунд тут не будешь голая стоять, я тебе зенки погашу, поняла-нет?
Женщина, тихонько подвывая от сдерживаемых рыданий, расстегнула лифчик и стянула колготки с трусиками. Сапоги мешали, но она не сообразила их снять.
— Мальчик, девочка — да какая в жопу разница? В жопу — никакой разницы! — сказал Жентос. — Эй ты, шлюха! Иди сюда!
Женщина хотела подойти, но запуталась в колготках и белье и упала. Под гогот пацанов она подползла к своему обнажённому сыну и Жентосу, который стоял над ним с расстёгнутыми брюками.
— Ну-ка дрочи мой хер! — приказал Жентос.
Женщина взяла в руку его половой орган и стала его возбуждать.
— Погладь мне яйца! И скажи, какой я классный и ты меня любишь! — сказал хулиган.
— Ты такой классный… я тебя люблю! — пролепетала несчастная. — У тебя такой твердый член, он так классно стоит! и такие славные яички!
— Харэ! — сказал Жентос. Обеими руками он обхватил попку инвалида, который носил его имя, и принялся пихать свой член в анальное отверстие.
Подросток-инвалид жалобно закричал. Двое парней, оставшихся пока не при делах, ободрительно загоготали.
— Успокой свое отродье! — прикрикнул Жентос. Женщина, глотая слезы, стала гладить сына по голове, приговаривая — "Женечка, не плачь, не бойся, деточка, я с тобой, все хорошо!" Женя уже не кричал, а тихо поскуливал, по щекам его текли слезы.
— Эй ты! Ну-ка, поласкай мне ещё яйца, а то что-то херово стоит!
— Какие милые яички! — сквозь слезы говорила женщина, лаская мошонку мучителя своего сына. — Такие мягкие и нежные! Такие приятненькие! — Она поняла, что чем быстрее насильники удовлетворятся, тем быстрее закончатся муки ее ребенка. Поэтому она, превозмогая ужас и отвращение, стала лизать заднюю стенку мошонки Жентоса, а потом — его анус. Когда ее язык раздвинул сфинктер и проник вглубь, Жентос закричал от удовольствия и кончил.