Кое-как она поднялась на ноги, по-прежнему ничего не видя и не зная, кто стоит перед ней. Босые ноги пронизал холод бетона. Её снова дёрнули за ошейник, и, повинуясь, она слепо двинулась в указываемом направлении. Через несколько шагов они остановились, и она почувствовала, как незнакомец возится с наручниками у неё за спиной.
Расстегнув ей одну руку, он тут же отвёл её вбок и заключил в какой-то другой браслет, шире и мягче. Сняв наручники со второй руки, он точно так же заключил её в ещё один браслет. Теперь она стояла перед ним "с распростёртыми объятиями" , и руки её что-то надёжно держало. Слышалось лёгкое звяканье цепей. От страха и стыда, что она стоит перед незнакомцем совершенно голая, развёрнутая напоказ, она снова всхлипнула.
Несколько минут ничего не происходило. Видимо, он молча стоял перед ней, любуясь зрелищем. Наконец Луиза почувствовала, как он схватил её за края латексного шлема и грубо содрал его с головы. Щурясь и моргая, она впервые за всё это время смогла осмотреться.
Вокруг был просторный подвал, освещённый единственной лампочкой под потолком. Руки её, одетые в кожаные браслеты, были схвачены двумя толстыми цепями, прикрепленными к противоположным стенам. Человеку, стоявшему перед ней, было явно за сорок, под клетчатой рубашкой виднелось солидное брюшко. Он смотрел на неё, плотоядно ухмыляясь, и от этого взгляда ей стало так страшно, что она забилась в своих цепях что есть силы, умоляюще мыча в свой кляп. Не меняя выражения лица, он шагнул к ней, размахнулся и что есть силы хлестнул ладонью по левой груди.
Дёрнувшись от боли, она заорала ещё сильнее, всхлипывая и захлёбываясь слезами, но он, не обращая на это никакого внимания, хлестнул её по упруго качнувшимся грудям ещё несколько раз. По грудям, которые она так любила и лелеяла, которыми так гордилась.
Никто и никогда не причинял ей до этого боли. Даже родители никогда её не наказывали. Стискивая зубами злосчастный кляп — свой собственный! — Луиза плакала и визжала, даже не думая о том, что сейчас против её воли исполнялись её самые потаённые фантазии. За что? За что? Кто этот человек? Почему он её так мучает?
— Я давно за тобой наблюдаю, Луиза, — будто услышав её мысли, произнёс человек, с наслаждением глядя в её обезумевшие глаза. — Так что не прикидывайся овечкой. Я знаю, что ты — настоящая садомазо-потаскуха, которая только и ждёт, чтобы её как следует выпороли, а потом как следует трахнули. Ну да не бойся. Папочка сделает всё как надо, и даже сверх того.
Он что-то взял со стоявшего рядом стула, и Луиза, помертвев, осознала, что это самая настоящая плеть, свитая кольцами. Неторопливо развернув её и обойдя Луизу сзади, он размахнулся, и в следующую секунду она снова истошно завопила от боли, когда плеть опустилась на беззащитные голые ягодицы.
— Я давно за тобой наблюдаю, — говорил он, после каждой фразы нанося Луизе новый удар. — Стою, понимаешь, на лестнице у электроопоры, чиню распределительный шкаф, и тут вдруг раз — шевелится что-то в соседнем окошке! Пригляделся — а там баба, голая, с вот такими вот сиськами, и связанная к тому же! Ну, думаю, дела! Решил поглядеть, что дальше будет, а она возьми да и освободись потом сама! И как давай дрочить! Я чуть сам прямо там не кончил, на неё глядя. Ну и потом-то уж понял, что делать.
Починку отложил до лучших времён, а сам в следующую пятницу приехал ещё разок. Наверняка, думаю, по пятницам самое веселье. И точно — снова ты сама себя верёвками вяжешь. Эх, думаю, какой матерьял пропадает. Жаль, думаю, что простой электрик живёт без такой радости у себя под боком! Ну и дальше дело техники. Разведал потихоньку, как ты живёшь, где работаешь, подготовил тебе комнатку, — он обвёл широким жестом подвал, — и вот сегодня наконец устроил тебе переезд. Нравится?
Луиза еле понимала, что он говорит. Он не переставал хлестать её плетью со всех сторон, и она корчилась от дикой боли, рыдая и умоляя отпустить её. Кляп надёжно превращал её мольбы в бессвязное мычание, и она уже охрипла от слёз и собственных криков.
— Жаль, если не нравится, — покачал головой он и, размахнувшись, хлестнул её прямо по грудям. — Потому что в прежнее жилище тебя отвезти, боюсь, не получится. Думал сначала в перчатках прийти, чтоб следов не оставлять, а потом думаю — чего заморачиваться! Взял вместо этого канистру с бензином и сжёг всё к чертям собачьим. Слышишь, подруга? Сжёг, говорю, твой дом-то!
Луиза уже не рыдала — она ревела безостановочно, выла, как животное. Слюна вместе с соплями тонкой нитью тянулась у неё из-под кляпа, срываясь и падая на бетонный пол.
— Взял заодно твоих игрушек немного, у тебя из шкафчика — авось пригодятся. — Он кивнул на пакет, лежавший на полу. — Но вот эта штуковина, — он указал плетью на пояс верности, — мне непонятна. Это зачем?
Луиза продолжала реветь, желая только одного — умереть сейчас же, сию же минуту.
— Тебе задали вопрос, сука! — нетерпеливо сказал он. — Тут замок какой-то. Что — ключи нужны?
Плача и задыхаясь, она кивнула несколько раз.
— А ключи дома?