Те, кому некуда идти, кто бежит от себя и других, кто неожиданно потерял или обрел, обязательно рано или поздно окажется на вокзале. Именно там, среди грязи и далей, среди гама и прозрений, иногда прячутся, а иногда бесстыдно себя демонстрируют начала и концы.
Оказалась на вокзале и серебристая. Правда, на улице, среди машин и прохожих, серебристый блеск стал угасать и почти совсем исчез. Но, в ощущениях Теты-Таньки он остался и озарял собой окружающий мир. Идти ей было некуда. Возвращаться домой она побоялась, там, если Хозяин все же умер, ее могли ждать менты. Друзей и знакомых у нее не было. Работы, планов, определенного будущего, да и прошлого уже, пожалуй, тоже не было. Было немного денег, были странные листочки с цветами и памятная фотография в сумке, был теряющийся серебристый отблеск на предметах окружающего мира, были несколько недель, когда боль от плетей Хозяина и смута от его слов зажгли два огня в душе и дали непонятную еще силу. А больше не было ничего.
— Поезд Москва-Верхнереченск подается под посадку на восьмой путь — проорало вокзальное радио.
Воспоминание накатило и толкнуло сильно. Тета вспомнила, как однажды Хозяин, разговаривая с невидимым собеседником, назвал именно этот город.
— Нет, Андрей, на Круге я, конечно, буду, но Верхнереченск в прошлом. Вадим лапа и молодец и я готов выполнить любую его просьбу, но ты же знаешь, я одиночка…
Что за Круг, где собирался быть Хозяин, кто такой лапа и молодец Вадим, было совершенно неизвестно, а поезд до Верхнереченска вот он, подается под посадку на восьмой путь, и спокойно можно успеть купить билет. Может, если у Хозяина в прошлом, у Теты в будущем? Что она будет делать в Верхнереченске, где искать лапу Вадима, Круг, прошлое Хозяина, она даже не думала, у Таньки вообще не было привычки обдумывать свои поступки. Впрочем, одна и та же привычка у разных людей часто приводит к разным результатам, а ведь Тета уже не была Танькой…
Таньке не приходилось раньше ездить в дальних поездах, и она не знала, какие существуют вагоны. Поэтому, когда кассирша спросила, в какой вагон, Тета бесхитростно ляпнула — в самый лучший — и тут же взвыла про себя, когда кассирша назвала цену. Однако деньги, те самые, из квартиры, где упал и уткнулся в стенку Хозяин, у нее были, а причины их экономить не было ни одной. Возьми она другой билет, и все было бы иначе. Потому, что проводника вагона "люкс" чрезвычайно удивила странная девица, едущая одна в шикарном купе, но никак этому купе не соответствующая. Он на всякий случай стукнул бригадиру, а тот перестучал о мутной девице на станцию назначения, где бравый междуреченский лейтенант своевременно выдвинулся к поезду, готовый винтить, крутить и задерживать.
Танька ментов не боялась. В ее приблатненном предместье их мало кто боялся, и когда бравый лейтенант потребовал документы, спокойно достала паспорт. Тут бы ее путешествие и закончилось — лейтенант был настроен странную девицу задержать, но в паспорте так и оставалась визитка Хозяина, лежала в конце.
Лейтенант листал паспорт, прикидывая, а что собственно можно сделать с непонятной девкой, и видел самые разные варианты, от употребить всем отделением, до загнать кому-нибудь подходящему. Он уже понял, что девка одна-одинешенька, да еще наверняка хвосты за ней есть. А, если нет, можно и подрисовать, ничего хитрого. Так, прикидывая, лейтенант долистался и до визитки с синим драконом. А, долиставшись, сразу забыл про свои планы, потому, что про дракончика этого слышал. И то, что он слышал, требовало девушку (а никак уже не девку) немедленно отпустить, извиниться и козырнуть — мало ли что. И вагон "люкс" дракончик тоже вполне объяснял. Задумчивое выражение лица у лейтенанта сменилось обиженным, ему и говорить ничего не стоило, но и осведомленность свою хотелось показать, поэтому Тете в очередной раз повезло.
— Понятно, что ж вы сразу не сказали. Прошу — он протянул паспорт — значит в "Прибрежную"?
Тета молча кивнула, хотя о "Прибрежной" слышала в первый раз, забрала паспорт и оставила обиженного лейтенанта за спиной. Как выяснилось, после некоторых расспросов у таксистов, "Прибрежная" была маленькой, но очень дорогой гостиницей, достаточно далеко от вокзала. Оставалось найти лапу Вадима и загадочный Круг.
Визитку с драконом Тета переложила в начала паспорта, поняв, что она здесь что-то вроде пароля. Наверно это было правильно, потому, что администратор в гостинице, увидев визитку, тут же спросил, желает ли уважаемая гостья отдохнуть, или ему лучше сразу вызвать машину. Тете очень хотелось хоть несколько часов пожить в гостинице, такие она видела только в сериалах, но она побоялась спугнуть несущую ее удачу и отдыхать не пожелала, а пожелала машину. Администратор усадил Тету в огромное кресло, подал ей кофе, позвонил куда-то и, через десять минут, машина была на месте.
Водитель взглянул на визитку, потом, с сомнением, на Тету, снова на визитку, пожал плечами и открыл дверцу. Ехать оказалось совсем недалеко. Уже через пару минут машина свернула, к удивлению Теты, в ворота большой больницы. Мелькнула надпись — Приемное отделение, несколько машин скорой помощи, еще пара поворотов и машина остановилась у большого старинного здания, но не у нарядного главного входа, а у маленькой двери в торце. Путь, похоже, завершался, и было самое время подумать, а что же ей здесь говорить. Но говорить было настолько нечего, что и думать было не о чем. Она и не стала думать, а просто вошла в открывшуюся дверь. За дверью оказался тамбур с охранником, а на стенке около него висел такой же дракон, как и на визитке, только большой. Водитель, доставивший Тету к дракону, провел ее в небольшой холл и постучал в одну их дверей. — Вадим Сергеевич, привез. Ну, вот и лапа Вадим нашелся, значит и Круг где-то здесь.
В кабинете стояли тяжелые темные шкафы с завитушками, на полу лежал темный ковер, а в углу стоял еще один дракон, уже в виде скульптуры, подсвеченный синим светом. Все вместе выглядело мрачновато. Но хозяин кабинету совершенно не соответствовал. Впрочем, как и определению — лапа. Полноватый мужчина средних лет в очках, светловолосый с короткой стрижкой явно не мог быть ни лапой, ни владельцем синего дракона. Однако же именно он поднял голову от каких-то бумаг и задал странный вопрос
— А где Третий?
Где Третий Тета не знала, как не знала и кто этот непонятный Третий, оставалось только молчать.
— Вы от Третьего?
Тете очень хотелось сказать — да, но мысль, пришедшая ей в голову, показалась удачнее. Она достала из сумки листы с цветочками и фотографию, сделанную ушедшим Хозяином, и положила их перед мужчиной. Он мельком взглянул на цветочки и внимательнее на фото, причем было заметно, что фото ему понравилось. На нем серебристая Тета, в алых полосках от плети на фоне зеркала в квартире Хозяина — отличное фото. Тета подумала, что если это фото повесить вон туда, рядом с драконом, оно будет очень на месте, а мужчина насмотрелся на фото, и, уже ни о чем не спрашивая, взял мобильник и попытался куда-то дозвониться. Но номер явно не ответил.
Номер не ответил, и Вадим положил телефон. Все было более чем странно. И девица, приехавшая одна, без звонка, и то, что она явно не знала, что ей говорить, и мобильник, выключенный именно тогда, когда явно должен быть включен. Но вокруг дракона странных было много, да и фото было сделано в знакомой ему квартире Третьего. Третий не прав, что прислал свою девицу без звонка, но, в принципе, тоже ничего страшного. Он снова взял телефон — Светик?
Вадиму и в голову не могло прийти, что Тету привели сюда случайное объявление на вокзале в другом городе, дурак лейтенант, решивший похвастаться своей осведомленностью да кусочек картона с голограммой. Что еще и суток не прошло, как Тета ушла из остывающего дома Хозяина, представления не имея о дороге впереди. Но, если бы он знал об этом, принял бы Тету, как почетную гостью, как известие из важного Далека, как выбранную Случаем. , требующим полного приятия и уважения.
Снова телефон, снова номер.
— Андрей, ты еще не уехал? Свяжись, коли не в труд, с Третьим. Что-то у него связь молчит. Уже ищешь? Хорошо. И спроси еще, что означает его девица и что с ней делать. Ладно, ждем…
Тета шла за охранником по какому-то коридору, потом ехала на лифте, потом опять коридор и еще один коридор. Но в конце была дверь, а, за дверью, комната, диванчик, кресло, красивая плеть на стене из кожи разных цветов, наручники, валяющиеся на столике с непринужденностью косметички, смуглая невысокая девушка, почти девочка.
— Ну, рассказывай.
Голос был неожиданно низкий, почти мужской.
И Тета начала рассказывать. Все с самого начала, с того момента, как ее выгнали с работы. (см. Цена настоящего) .
— Принесенная…
Девушка смотрела на Тету со смесью симпатии и сожаления, как смотрят на тяжко заболевшего, когда еще неизвестно, выкарабкается ли он.
— Ты, Принесенная, хоть знаешь, куда тебя принесло?
— Почему Принесенная?
— Потому, что тебя принесло. Не знаю только, не в жертву ли.
— Хозяин назвал меня Тетой.
— И ты его за это отблагодарила… Теперь ты только Принесенная. Драконы решат, что с тобой делать.
— А кто такие Драконы? — выскочила Танька. Тета даже не думала об этом, ей было все равно, что это за Драконы, которые будут решать, что с ней делать. В том мире, краешек которого открылся ей промельком, драконы были естественны и даже обыденны.
— Вас все еще двое — девушка смотрела зло, но понимающе. — Не вздумай ляпнуть что-то подобное кому-нибудь из них. С Принесенной они еще будут говорить. А твою бывшую просто сожрут между делом. Но расскажу…
Все оказалось не так уж и сказочно. Когда-то в большой больнице, известной в городе, как "Купеческая", открыли хозрасчетное отделение, куда собрали лучших врачей и персонал. Отделение (неофициально его называли — "Дюжина") быстро прославилось в нескольких соседних областях и попасть сюда просто за деньги стало невозможно. Получившийся вип-клуб, поначалу чисто медицинский, быстро превратился в многопрофильный. Ну, сами посудите, когда среди симпатичных молоденьких сестричек (а отбирали, в том числе, и по внешности) появляются серьезные мужики, с влиянием, возможностями, деньгами… Да и не в деньгах тут дело, дядьки и впрямь встречались сильные и незаурядные. И что же тут получится? Да, ясное дело, что. Даже пара браков получилось.
*****
Все когда-то кончается. Светик вернула Тету, резко и сильно прижав себя к ее рту, задвигалась ритмичными рывками, зажала нос. В ответ Тета попросила язык превратиться в маленький водопад. Он уже не тек, а падал бурунами в ту точку, где была смуглая. И она почувствовала, всхлипнула, потом еще, резко отстранилась. Тета вдохнула освободившимся носом и попыталась снова прижать свой рот к смуглой, но ее почти грубо оттолкнули, а всхлипы уже сливались, бедра смуглой сильно сжали грудь, отпустили, сжали еще сильней…
В розовой долине выступили прозрачные, чуть беловатые капли и они тоже были потрясающе красивы, подобно каплям росы, или каплям дождя на раскрытых цветах. Всхлипы наконец кончились, тело смуглой стало мягкой и Тета почувствовала ее губы на своих. Губы вылизывали и высасывали следы собственного сока, благодарили, шептали что-то непонятное. Потом опять почти незаметное движение — Светик будто бы не двигалась, а сразу оказывалась там, где хотела — ноги Теты грубо, по-мужски раздвинуты, и голова Светика уже скрылась между ног. Тета успела еще подумать, что Светик наверняка делает все лучше ее и надо бы, расспросить, научиться, а больше ничего подумать уже не успела — мысли унесло, а за ними и тело.
Когда Тета вынырнула, она вдруг подумала, что если бы сюда еще член Хозяина, чтоб вошел, пробил, разорвал, то можно было бы совсем улететь, и удивилась. Казалось, что мягко вошедший нож навсегда разрезал все связи, но оказалось — не все. Светик, похоже, услышала мысли Теты, потому, что снова положила ее на спину, раздвинув коленом ноги, глубоко захватила сосок, стала мягко сжимать и выкручивать. Снова губы на губах, шее, плечах, груди Нежные пальцы мягко по щеке, колено раздвигает Тету внизу, намокает ее влагой, прижимается, скользит. Смуглая рука тянет белую руку за собой, и смуглые пальцы учат белые встречаться с собой, гладят, щекочут, уходят вглубь.
И уже кажется, что не две, а одна рука и эта рука везде и нет ни одного миллиметра, где не вибрировали бы, не жгли и не дотрагивались пальцы, неизвестно уже чьи. И уже не нужно никакого члена, ведь красный огонек уже пульсирует, становится ярче и ярче, все тело снова начинает светиться красным и даже на стене красноватые блики. А водопад уже шумит все ближе, но далекая мысль, что нельзя, что Светик, что Светика тоже… Тета вздохнула со всхлипом, протянула руку, неумело раздвинула щелку, в первый раз узнала под пальцами мягкое тепло другой женщины. И в полет они ушли почти одновременно. Тета, правда, чуть раньше, но она нашла в себе силы забрать за собой и Светика.
Два тела, смуглое и белосеребряное обнялись, почти сливаясь в свете наступающего вечера.
— А тебе кольцо не мешает?
— Нет, к кольцу привыкаешь, быстрее, чем к серьгам. А когда мой Дракон пристегивает к нему поводок и ведет меня, чувствуешь себя воздушным шариком, кажется, что сейчас взлетишь. Только ради этого стоит. Может, и ты когда-нибудь такое получишь.
— А почему то, что меня не поведут вниз и хорошо и плохо? — Светик поморщилась.
— Хорошо, потому, что раз тебя оставили у меня, значит, тебе придают значение. А плохо потому, что, может быть, тебя не хотят показывать. А это может значить… . .
Знаешь, я завтра пойду к Вадиму, к Андрею, упаду в ноги, упрошу. Вадим мне не откажет, Андрей тоже не должен. С тобой не случится ничего плохого. Хочу, чтоб ты осталась с нами. Насовсем. Твой Хозяин ведь отпустил тебя. Может он и зол на тебя, но мстить Третий не станет. Он же Дракон.
А потом они заснули, обнявшись, на незастеленом диванчике, укрывшись одним пледом, И, после детства, Тета никогда еще не засыпала такой спокойной и счастливой. Завтрашний Круг казался совсем нестрашным и не обещающим ничего плохого. Хотя это было совсем не так.
Тета еще спала, когда Светик уже убежала. Засыпалось спокойно и счастливо, а вот пробуждение разбудило и страх. Отчаянно боялась и верещала Танька, и даже Тете передалось. Плеть на стене и наручники превратились из деталей интерьера в предметы, которые возьмут неизвестные руки. А плеть в неизвестных руках не может быть нестрашна. Но неожиданно пришло странное незнакомое понимание, как возбуждает такой страх, как открывает он пути, как он обещает и зовет. И утонула где-то дуреха Танька, и захотелось вдруг, чтоб страх стал еще сильней, чтоб ноги стали совсем ватные, и горячее зажглось внизу живота. И уже почти зажглось, но прибежала Светик.
— Идем, нас ждут.
И они пошли.
Андрей худощав, светловолос. Перебитый нос и множество шрамов, постоянная то ли улыбка, то ли он все время кривит рот, но лицо не угрожающее, намекает на романтику. Барханы, или, может, горы, тяжелые ботинки, разгрузка, автомат. Другой, напротив, мордатый, жесткое лицо, сила, глубокие морщины. Но тоже не угрожающий. Грубые сапоги, изба одним топором, медведь на рогатине, тянет коня через метель. На столе квадратная бутылка без этикетки. У ног Андрея, прямо на полу сидит совсем юноша. Атлетический торс, длинные черные волосы схвачены брошью, лицо неподвижное, как маска. Две девушки остановились у двери.
— Вот, Саша — Андрей толкнул юношу ногой. — Вот и наша убивица пожаловала. Как думаешь, что с ней сделать?
— На кол посадить. — Голос у Саши высокий, какой-то ненастоящий, но говорит он серьезно. — Но лучше по мужскому, так интереснее. Или на пилу поставить.
— Ну что ж, вполне адекватное предложение. Как, генерал, не возражаешь?
— С собой забирайте и сажайте куда хотите. — Мордатый тоже не шутит. — На моей территории нечего.
— Да ладно, генерал, никто не узнает. Спустим к Вадиму в самый низ, там же и зароем. Или в реку… — И это тоже говорится, вроде, всерьез.
Тете стало страшно по настоящему. Она вспомнила Хозяина, назвавшего ее когда-то Тетой, его руки, то жесткие и безразличные, то нежные и понимающие, его порки и пощечины, его непонятные речи, их последнюю ночь, когда оба задохнулись от желания, последний взгляд с болью и удар ножом. У Хозяина тогда получилось, как он думал, сделать ее настоящей, но теперь она опять не знала, стала ли она уже такой, или это только показалось Хозяину, и он тоже смертельно поторопился. Здесь были такие же, как и Хозяин, чем-то очень на него похожие, но ее зеленые глаза и серебристый цвет кожи здесь ничего никому не говорили. И если они вправду… Она вспомнила как вырывали сердце у красавицы в деревне под водопадом, но чуть заметное прикосновение руки Светика размыло деревню в памяти.
— Твой Хозяин жив. — Андрей подошел к Тете вплотную. — Его успели спасти. Что ты добралась сюда, он не знает. Но я разговаривал с ним и понял, что он простил тебя, кусок мяса. Он не хочет, чтоб тебе причинили вред и его желание я постараюсь выполнить. Но это еще ничего… Руки за спину.
Тета не поняла еще, что значит — руки за спину, а Светик уже схватила ее руки, свела их за спиной, шепнула в ухо — Не вздумай опустить.
Сильная пощечина, вторая третья. Тета опять вспомнила Хозяина. Во всем, что он с ней делал, был дополнительный смысл и делал он это часто с явной неохотой. Андрей же ее просто бил и получал от этого удовольствие.
— В глаза смотреть.
Взгляд холодный и жестокий с непонятной голодной тоской. Тета несколько секунд пытается его выдержать и глаза опускаются сами. Но рука Светика сзади хватает за волосы и вздергивает голову.
— Я сказал — в глаза, кусок мяса. — Еще пара пощечин.
Тета вспоминает, как умеет разгораться синий огонек, вспоминает, как хотела в первый раз убить Хозяина, и тело заливает льдом. И глаза заливает льдом, и все заливает льдом. Такой взгляд можно уже не опускать. Светик держит сзади за руки и волосы. Даже не держит, а придерживает, но в прикосновениях мольба и предупреждение.
— Ах, вот как? Гордая и свободная? Ну, это мы исправлять умеем.
Рраз и кофточка одним резким движением задрана к шее, заодно поднят и лифчик. Два — сорвана застежка на джинсах, а сами они вместе с трусами сдернуты до колен. Лифчик сильно рванул косточками соски и Тета закусывает губы от боли. С руками за спиной и сдернутой одеждой трудно оставаться гордой и свободной, особенно, когда при этом тебя рассматривают трое мужиков. Юноша, впрочем, не рассматривает. Отвернулся и откровенно кривит губы. Андрей взвешивает на ладони тяжелую грудь, по хозяйски хватает за попу, за бедра, сминает ладонью лобок, просовывая внутрь палец. Цепляет и сильно дергает, в глазах мелькает удовольствие.
Тету накрывает волной и тянет во все стороны. Она в первый раз стоит голая среди чужих людей, для которых такая сцена настолько привычна и обыденна, что даже особого интереса не вызывает. Что же это за место, где раздеть девушку, надавать ей пощечин и ощупывать при всех — обычная процедура. Куда ее занесло теперь? И опять ватные ноги, опять запекло внизу, начал плавиться и таять лед. Гордая и свободная?
Только выбор — шепчет голос Хозяина. — Только выбор. Не будешь гордой и свободной, не сможешь выбрать, ошибешься, уже ошиблась. А потом отдать все, полностью, ничего не оставляя и не требуя. Оставишь, потребуешь — получишь, но потеряешь много больше. Выбирай гордой и свободной.
Но что выбирать? Ее ведь никто не спрашивает. С ней делают, все, что хотят и, похоже, так будет и дальше. Как и что выбирать?
— Да, ничего, кобылка. Ездить и ездить. Пошла за мной, кусок мяса — Андрей поворачивается и идет. Тета только теперь замечает, что в комнате есть еще одна дверь и чувствует, как Светик подталкивает ее туда. Подталкивает и закрывает за ними дверь.
В комнате только огромная кровать из металлических трубок, вся увешанная какими-то кольцами и цепями. А там вон наручник на цепочке, а там еще один. В углу куча плеток, даже непонятно сколько — смешались черные, красные и белые хвосты — куча кожаных ремней, веревки мотками — серьезное место. Андрей берет ее за волосы и швыряет спиной поперек кровати.
Руки инстинктивно идут вниз — опереться, потом так же инстинктивно вверх — защититься. Но защищаться здесь нельзя. Следует пощечина такой силы, что звенит в ушах и темнеет в глазах и Тета покорно раскидывает руки — пусть делает, что хочет. И так сделает. Щелк, наручник на одной руке, щелк — на другой. Андрей тянет за что-то и руки с силой растягиваются. Теперь не вырываться и не повернуться, и глаза закрываются сами.
*****
На груди, не тронутой до этого, на белом, медленно проявляются отпечатки кистей. А если зайти пленнице за спину (пленница замирает) , и, просунув руку между ног, прижать с силой, отпечаток кисти появляется и на тщательно выбритой коже лобка. Дама наклоняется к пленнице и тихо объясняет, куда она ей засунет руку в перчатке при дальнейших попытках рваться и пленница старается даже не вздрагивать, она знает, что угроза вполне реальна. Но это еще не все. Дама берет плеть. Необычную плеть, ее хвосты явно отливают металлом. И эти хвосты ложатся на растянутую, посвистывая, скользят по ее обнаженному телу, тянутся, прилипают. Дама в черном не торопится.
Тщательно выбирает траекторию удара, взмахивает плетью в воздухе, прикидывает силу. И на теле пленницы появляется новый штрих. Иногда чуть заметный, иногда почти прорезающий кожу. Это не порка, это работа художника. Жестокий болевой боди-арт. Поверх розовых теней появляется еще один контур, из линий и штриховки и это потрясающе красиво.
Тета оборачивается. Присутствующие захвачены происходящим. Все чувствуют, что испытывает пленница и чувствуют, хоть и по разному, на себе. Вот Четвертый. Лицо хоть и спокойное, но рука ласково теребит волосы прижавшейся к его ногам спутницы, как бы говоря — не бойся, с тобой такого не будет. Саша с горящими глазами явно жалеет, что на месте дамы не он. Генерал подзывает к себе еще одну пленницу, разрывает на ней блузу, кладет себе на колени, выкручивает сосок, лезет под юбку, крутит что-то и там. Пленница морщится от боли, но старается не двигаться, боясь рассердить.
А на подиуме все еще продолжается, хотя картина закончена. Дама отбрасывает перчатки и плеть — тонкие умные пальцы. Они еле слышно прикасаются к телу пленницы, скользят по красным полосам, гладят. И удивительно. Лицо пленницы сначала расслабляется, а потом на нем проступает уже иное. Не боль и страдание, а испуганное удовольствие. А вот уже и испуга нет — расслабление и поиск. Дама одевает на руку еще что-то, поблескивают металл и пластик, гладит между ногами, вводит палец, чуть массирует и пленница обвисает в цепях, пытается сжать бедрами руку дамы, прижать себя к ней сильнее. Дама играет с ней, то чуть отодвигает руку, то прижимает ее, вращает, тоже ищет что-то необходимое.
Находит. И пленница начинает снова биться в цепях. Но это уже не боль, хотя и боль она тоже, конечно, чувствует. Снова напрягается и обвисает, раз за разом, долго. Теперь дама не возражает. Теперь она сама все делает, чтобы пленница содрогалась еще и еще. Тишина. И бешеные аплодисменты.