Я лежала у себя в клетке, когда Лиза вошла в мою комнату и включила свет. От яркого света глазам стало больно, и я быстро заморгала, чтобы привыкнуть. Вчера Лиза и её муж Том похитили меня, и сейчас, похоже, в моей дальнейшей жизни не предвиделось ничего, кроме боли, унижения и услужений. От толстенного пенис-кляпа болела челюсть, плечи ныли из-за рук, всю ночь завёрнутых за спину, и спина тоже болела — оттого, что на полу своей клетки, своего нового дома, мне приходилось лежать в скрюченном положении.
Всякий раз, когда я об этом думала, на глаза наворачивались слёзы. Этой ночью я почти не спала из-за дискомфорта, причиняемого огромной затычкой в заду. Не помогало и то, что я тужилась изо всех сил, пытаясь её вытолкнуть. И потом эти ёбаные зажимы. Туго затянутые у меня на сосках, они соединялись коротенькой цепью. Если я лежала совсем не двигаясь, то могла довольствоваться лишь чувством онемения в сосках, но малейшее движение напоминало о них резкой болью. Я даже не буду говорить о том, что унизила себя окончательно, после того, как много часов терпела, но всё-таки описалась под себя. Меня, конечно же, мало утешал тот факт, что выбора у меня не было.
Из одежды на Лизе не было ничего, кроме сапог на высоком каблуке, и с собой она принесла две чашки и сумку. Она начала ходить по комнате, радостно цокая шпильками и напевая какой-то незнакомый мне мотив. Я продолжала лежать где лежала. Не пошевелила и пальцем. Шевелиться было больно, да и сил не было. Я вымоталась до того, что даже не поинтересовалась, что она делает. Лишь надеялась, что она не станет меня трогать. Но, конечно, я понимала, что рано или поздно этим и кончится. Эта женщина пугала меня; что-то такое было в её глазах. Я начала дрожать.
Закончив свои приготовления к чему бы там ни было, она подошла к моей клетке. Когда она наклонилась, её почти чёрные волосы скатились вниз, свесившись вокруг головы. Она заправила их за правое ухо, когда заговорила со мной — таким тоном, будто общалась со своей десятилетней племянницей. Хотя больше было похоже, что она разговаривала со своей собакой.
— Проснись и пой, засоня, — проворковала она.
Она сняла замок с поводка, обвитого вокруг прутьев дверцы, после чего отперла саму дверцу. Она дёрнула за поводок, и мне ничего не оставалось, кроме как встать на колени и на коленях же выползти из клетки. Она с видимым удовольствием смотрела, как я кряхчу и постанываю в свой кляп, двигая затёкшими членами.
— Ой, неужели нашей потаскушечке плохо спалось?
Она говорила отвратительным сюсюкающим тоном, и, исполнившись отвращения от того, что со мной так обращаются, я подняла голову и посмотрела на неё. Едва лишь сделав это, я заметила в её глазах блеск и немедленно уставилась обратно в пол.
— Сколько раз тебе ещё говорить, что в глаза существам высшего порядка смотреть нельзя, пизда ты тупая, вонючая? Ну что, блядина, кажется, тебя снова есть за что наказать.
Сучка-садистка явно этому обрадовалась. И я знала, что когда она назвала меня "вонючей пиздой" , то намекала на тот факт, что я описалась. От стыда я зажмурила глаза и еле слышно вздохнула в свой пенис-кляп. В этом вздохе растворилась часть моей решимости. Я так устала, так хотела пить и есть, что мне было всё равно — ну, на тот момент. О, как быстро я забыла боль от жокейского стека вчера вечером.
Я стояла на коленях, ожидая дальнейших действий Лизы. Она лишь стояла и смотрела на меня, видимо, выдумывая мне наказание.
— Ладно, потом разберёмся. Пока что надо накормить нашу собачку, правда?
С этими словами она потрепала меня по бритой голове, как действительно какую-то собаку. Я ощутила себя униженной ещё более. Просто сидела там и смотрела в пол перед собой. Попу всё ещё распирала затычка, и зажимы беспощадно впивались в соски. Из всего этого просто должен был быть какой-нибудь выход. Просто обязан.
Взявшись за поводок, она отвела меня к двум мискам, которые принесла с собой. В одной было немного воды, а во вторую был насыпан сухой собачий корм. На ярко-голубых боках мисок была выведена надпись "секс-рабыня". Я замерла на полпути, со страхом глядя на миски, и при мысли о том, что сейчас придётся есть собачий корм, часть решимости вернулась ко мне. Лиза похлопала меня по затычке в заду, вынудив меня сморщиться от боли, и заговорила.
— Окей, секс-рабыня, сейчас я сниму с тебя кляп, чтоб ты поела. Ни единого слова я слышать не желаю. — Она схватила мой поводок ещё крепче и потянула к себе, попутно повышая голос. — НИ СЛОВА! Сучьей поблядушке всё понятно?
Хоть бы они не спрашивали всё время, понимаю ли я. Конечно, понимаю, я же взрослый человек, разумный человек, если уж на то пошло. Да, я — человек! Я умная, работящая женщина! Я отлично разбираюсь в бизнесе. Карьера моя идёт в гору. Я приказала себе сосредоточиться на этой мысли. Нельзя, чтобы они промыли мне мозг и убедили в том, что я и есть та самая секс-рабыня, которую они хотят из меня сделать. Подумаешь, сочиняла порнорассказы со всякими подобными сценами! Это же всё фантазии. ФАНТАЗИИ! Это последнее слово диким эхом отдалось в голове. Я ощутила, как она сильнее тянет за поводок.
— Всё. Ли. Понятно. Этой. Рабыне?! — сквозь зубы произнесла она. Видно было, что она не на шутку разозлилась.
Я медленно кивнула, не поднимая от пола глаз. Неужели я так вывела её из себя простой заминкой с ответом? Или это лишь тактика, чтобы ещё сильнее меня запугать? Ибо вместо этого она лишь разбудила во мне любопытство… и злость. Хули она-то так кипятится, это ж не её похитили из комфортабельного дома и привезли сюда, силой заставив вести рабскую жизнь? Я сощурилась от ненависти, глядя на собачий корм. Интересно, как ей понравились бы такие мысли, подумала я — и на мгновение, даже в таком положении, мне даже стало немного легче.
Лиза начала грубо расстёгивать сбрую моего кляпа. Я услышала, как она отпирает висячий замок, и после этого натяжение ремней ослабло. Тут же я испытала ни с чем не сравнимое облегчение. Оно затмило даже боль от анальной затычки. Я вздохнула и, как только Лиза вынула кляп, начала двигать затёкшей челюстью, чтобы хоть как-то её расшевелить. Кажется, я уже говорила, что с толщиной кляпа был явный перебор?
— Теперь у рабыни-мокрощёлки 15 минут на то, чтобы сожрать пищу и выпить воду. Приступай!
С этими словами она пригнула меня к миске с кормом. Он находился от меня в паре дюймов, и от запаха меня чуть не стошнило. Я переключилась на воду и начала судорожно лакать её. Я изнывала от жажды. Со скованными за спиной руками пить было трудно, но я старалась как могла. Внезапно я ощутила, как меня тянут за поводок вверх, и до воды было уже не дотянуться. Я простонала с досады, ибо даже близко не подошла к тому, чтобы утолить жажду.
— По-моему, рабыня, пора поесть как следует. Хватит воду лакать. Мы же хотим, чтобы ты была красивым и здоровым животным. Мы же не хотим, чтобы ты умерла с голоду, правда? — и снова потрепала меня по голове, точно собаку. Этот жест выводил меня из себя.
Затем она подняла с пола миску с водой, отнесла её туда, где я не могла достать, вернулась и снова пригнула меня к корму. Сука тупая. Я сидела там и смотрела на корм, вдыхая тошнотворный запах. Что же делать? Мне страшно хотелось пить, и мне НУЖНО было попить, но я могла получить воду лишь после того, как съем этот корм! Я расплакалась, слёзы градом покатились у меня по щекам. Мне осточертело всё это. Я хотела умереть. Увидев это, Лиза рассмеялась, ещё ниже пригибая мою голову до тех пор, пока я не уткнулась в корм носом. Грудь моя расплющилась об пол, и стиснутые зажимами соски вспыхнули болью.
— Ха-ха-ха, блядинушка ты моя тупая, хули ты ещё ожидала на завтрак, а? Усвой уже наконец, что ты — никто, ты рабыня, игрушка для ебли, если хочешь, источник удовольствий для нас с мужем. Рабынька-мокрощёлка заслуживает только собачьей еды. Ты ничем не лучше собаки, потаскушка моя. Так зачем тебе людская еда?
Я всё ещё плакала, уткнувшись в миску с кормом.
— Ну что же, мокрощёлочка моя, у тебя осталось десять минут. Не поешь корма — не получишь воды до обеда.
Несколько секунд я размышляла над этим. Я решила, что без воды мне никак. Я сказала себе, что мне надо выжить, чтобы потом сбежать и отомстить. У меня есть друзья. Они мне помогут, если узнают, через что мне пришлось пройти. Я медленно взяла в рот кусочек корма, и он, к счастью, был небольшим — я смогла проглотить его целиком. Таким же образом я начала поедать второй кусок, когда меня снова дёрнули за поводок.
— Жуй как следует, рабыня. Почувствуй вкус еды, которую мы даём тебе, сучка неблагодарная. Кстати, у тебя осталось 8 минут, шлюха.
Я снова заплакала, на этот раз от бессилия. Набрав полный рот корма, я прожевала и проглотила его. Он был омерзителен. Я прожевала и проглотила ещё кусок. Я старалась захватывать побольше, чтобы поскорее разделаться с ним и напиться. Сколько же корма они навалили в эту миску. Я проглотила четыре куска, а оттуда словно и не убавилось. Я съела пятый кусок и поняла, что больше не могу. Просто сидела там, плача и гляда на корм. Я хотела спросить, довольна ли она теперь, но не желала навлечь на себя наказание. Наконец я сообразила, как можно это сделать.
— Госпожа, — слабо, непослушным голосом произнесла я, — можно мне… можно рабыне спросить?
Это явно пробудило в Лизе любопытство. К счастью, это больше позабавило её, чем рассердило.
— Валяй. Смысла в этом нет, конечно, но спрашивай, рабыня. Послушаю, что хочет спросить эта нелепая потаскуха своим нелепым слабеньким голоском.
— Госпожа, я не могу больше есть. Я уже наелась досыта, можно, пожалуйста, не доедать остальное?
Может, если она увидит, как я начинаю ей покоряться, то смилостивится немного. Ох, как же я ошибалась.
— Хммм, надо подумать.
Она обошла меня спереди и присела рядом, почти вплотную приблизившись ко мне лицом.
— Нет, нельзя, сучка ты грязная, — прошептала она мне на ухо. — Доедай остальное, у тебя пять минут.
С этим она снова толкнула меня лицом в корм. Это сломало меня, и постепенно я обмякла всем телом, лёжа там и рыдая. Кажется, даже жалобно простонала что-то вроде "нет, нет". Лиза поняла, что больше есть я не стану, однак продолжала стоять там и ждать, когда кончится моё время — настоящая психованная сука.
*****
Поднявшись на ноги, она рассмеялась над тем, как моё лицо выдавало обуревавшие меня чувства, после чего принялась целовать меня. Я было отшатнулась, забыв про их дурацкое правило, но она этого ждала и крепко ухватила меня за затылок. Она страстно целовала меня, и, повиснув в своих оковах, я никуда не могла деться от её языка. Я чувствовала на ней свой вкус, и к горлу моему подкатывала тошнота.
Нацеловавшись, она выпустила воздух из кляпа у меня в пизде и после этого затолкала его мне в рот, быстро застегнув ремень у меня на затылке и повесив туда замок. Снова обойдя меня спереди, она взялась за насос и как следует накачала шар, раздувшийся у меня во рту с моими же скользкими соками. Она остановилась лишь, когда услышала моё исполненное явного дискомфорта мычание, и после этого качнула ещё три раза. Было такое чувство, что челюсть вот-вот оторвётся. В голове моей лишь раз за разом вспыхивала мысль, какая же она мразь, пока она разглядывала кнуты на своём столике.
— А сейчас, похотливая рабыня, я тебя накажу. Тебе будет так плохо, что 50 ударов стеком, которые я вчера тебе отвесила, покажутся сказкой.
Меня снова затрясло.
— Сейчас я покажу тебе каждый хлыст, который на тебе окажется. И объясню, как работает твоё наказание. Ты совершила три проступка. Первый — посмотрела мне в глаза, мне, существу высшего порядка! Второй — заговорила без спросу. И третий — ты оскорбила свою госпожу.