— Хули уставился, ты чё, гомик, штоль? — голос Фомы и упавший на больную ногу шампунь вернули меня в душевую.
— Я… я… ты чё, охуел, какой я те гомик? — я ищу глазами шампунь. Бляха, у меня стояк, какого давно не было! Приседаю на корточки и нахожу флакон наощупь. Вставать в облом, но надо. Пока встаю, поворачиваюсь к Фоме спиной. Уши горят, весь горю, даже вода холодной кажется. Полная лажа!
— А как тогда это называется? Уставился на моего дружка и возбудился. Да ладно, не трухай, нет здесь никого. Я, если хочешь знать, тоже…
— Чё "тоже"? — вопрос стене передо мной. Надо ж так облажаться! Нащупываю кран с холодной и врубаю на полную. Падай же, сука! Падай!
— Не ссы, я это спокойно говорю каждому. А ты мне нравишься, — бас у этого куска мяса становится каким-то сладким, противным. Ага, педрила, угадал! Ща воду закрою и съе…
*****
Разворачиваюсь. Стоит рядом, не давая пройти. Впился глазищами в меня, аж мурашки пробежали. Зажал свой елдак в кулачище и дрочит. Сердце, кажется, падает в пятку. В левую: какая-то тупая пульсирующая боль…
— Пусти!
— Не-а. Это ты на поляне был такой прыткий. Здесь от меня просто так не смоешься!
Отмахиваться бесполезно. Спасение в одном:
— Терь я понимаю, почему я тогда так легко от тя ушел. Шланг те твой мешал!
Он и не думает злиться. Это похотливое педерастичное чудовище забыло про футбол. Стоппер, бля… либеро… Котлета дырявит насквозь своими глазами. Чувствую касание пальцев… там… Сердце поднимается и пульсирует меж его пальцев. Они сжимаются в кулак. С моим… там… внутри… Меня дрочит чужой парень. Не так, как это делаю я, когда нет рядом Маринки. У него получается лучше…
— Ладно, так и быть, отсосу у тебя, хоть ты этого и не заслужил, — он резко приседает, и мой горячий хуй обволакивают прохладные губищи. Нос картошкой щекочет волосню. Пытаюсь вырваться, но клешни впиваются мне в задницу. Заглатывает целиком. Не выдерживаю, и мой крик заглушает шум воды. Спускаю… Парню… В рот… Я и не заметил, что уже давно стою на левой. Кабан полностью выпивает мои яйца.
— А ничё, сладкая. Не думал, что у спартачей такая сладкая спущенка, — Фома неожиданно возвращается к футболу. — А теперь ты у меня!
— Нет! — вырывается из меня прежде, чем он замолкает. — Я не могу… не хочу. В следующий раз, ладно?
Я не верю своим ушам! Так хочется куда-нибудь провалиться!
— Ладно, уболтал. Давай, рукой, а? Я тя долго не задержу.
Мои дрожащие пальцы натыкаются на его чудище. Дергаю раз, два, толстая вена начинает пульсировать, и обильный фонтан заливает мне всю грудь. Струя воды враз смывает горячие капли.
— В следующий раз, не забудь! — слышу я уже в предбаннике.
Тренер матерится: мусора забили гол и продолжают давить. Минут пять до конца. Наш мудрец идет на тактику и меняет Ёжку. Тот уходить не торопится и получает горчичник. Ёжкин мат слышен метров за сто. Подходит, садится рядом. Обнимает: "Ну как, расходился?" Пожимаю плечами. Эти пять минут кажутся вечностью. И не только из-за навала мусоров: Ёжка и не подумал убрать руку. Мы и раньше так сидели, но сейчас… Сейчас опять я как красная карточка весь. Спасительный свисток! Не верится, что слышу его.
— В следующий раз мы их уроем, а? — Ёжка почти касается губами уха.
— Без базара,.. — мои губы еле разжимаются. Фома стоит у бровки и показывает мне средний палец. В следующий раз… В следующий раз я отсосу у него. Бля буду!
(с) 1997