Утром в доме никого нет, все взрослые уехали навестить знакомых. Алюни нигде не видно, и он заглядывает в ее комнату. Алюня лежит в постели, но не спит и сразу поворачивается к нему: "Ты зачем сюда пришел? — Увидеть тебя. — Увидел и уходи, я ведь голая лежу. — Вот и хорошо, вылезь тогда из-под одеяла. — Слишком многого хочешь, я ведь совсем голая, — еще раз подчеркивает она. — Вот я и посмотрю, какая ты. — Ишь ты, сам одетый, а я буду голая. Вот разденься, тогда я может и вылезу. — Обманешь. — Честное слово. — Ну хорошо, я раздеваюсь. — Совсем — совсем разденься. — Ты же обманешь. — Не веришь, вот на, — она показывает из-под одеяла голый задик, — видишь". Он стягивает с себя плавки. "Ух ты, какой! — взвизгнула Алюня. — Теперь ты вылазь из-под одеяла. — Я пошутила. — Тогда я стащу его с тебя сам". Он мог бы и залезть под одеяло к ней, но ему хочется увидеть ее всю голой. "Вот, пожалуйста, — она отбрасывает одеяло и лежит перед ним голышом на боку. — Увидел, все теперь видел?"В глазах у него даже темнеет. "Я знаю, чего ты хочешь от меня, но не надейся, — нагая девочка с любопытством смотрит на него. — А он всегда у тебя так торчит? — Нет. — Значит, это из-за меня? Из-за того, что я голая? — Да. — Ух ты, какой твердый! — Алюня… — Фи, какой большой и торчит как сучок. — Это из-за тебя, Алюня, потому что ты его трогаешь. — Он красный как перец и горячий как печка. — Алюня, давай сделаем это. — Ты сделаешь мне больно. — Тебе будет хорошо. — Он такой толстый и большой, я просто не представляю, как он туда влезет. — Раздвинь ноги еще немного и подними колени. — Я не думала, что он такой громадный. Я видела у мальчишек, он тонкий и стоит карандашиком. Я боюсь мне будет больно. — Ты не бойся, все будет хорошо.
— Тогда делай это поскорее, мне страшно, Ну что ты делаешь, мне так больно. — Но ты же сама сказала. — Ты меня совсем придавил, он слишком большой, прямо дубина какая-то. Ой, осторожнее, подожди, не надо, я сама, я сама вставлю, только не дави так сильно… ой-ей ей… Ты совсем как медведь, грубый медведь. У меня, кажется, кровь идет… Ты уже все? Ну поскорее, пожалуйста, мне же очень больно. — Я сейчас, я быстро, Алюня… Вот, все. — Ты дурак, дурак и обманщик. Мне совсем не было приятно, только больно и все. — Я думал тебе будет приятно. — Ты даже не поцеловал меня. Ты что не знаешь, что девочек целуют перед этим? — Я думал, ты не хочешь этого". Он только сейчас соображает, что они ни разу не целовались. — Думал, думал, а ничего не понимаешь. Мне так больно, как будто ты пырнул меня ножом. И почему все врут, что это хорошо? — В следующий раз уже не будет больно. — Ну, уж дудки, чтобы я позволила еще раз… Нет, ни за что. Дай же что-нибудь вытереть кровь. О какой ты неловкий, видеть тебя больше не хочу. — Я сейчас достану платок. — Больше не смей трогать меня, и не подходи ко мне даже. — Я не знал, что тебе будет так больно. Извини, Алюня, я не хотел этого. — Не хотел, но сделал. А когда ты делал это другим девочкам, им не было больно? А знаешь, все-таки мне было немножко приятно, все-таки в этом что-то есть, иначе, почему все занимаются этим. — Ну вот! — обрадовано говорит он. — Ты сегодня уедешь, а когда приедешь еще? — Не знаю. — Ты приезжай на следующее лето. — Ладно. Теперь иди, а то кто-нибудь придет.
На автобус провожали все, и Димке никак не удавалось остаться наедине с Алюней. Наконец он находит момент: "Я обязательно, обязательно приеду еще", — клянется он, и вдруг замечает слезы в глазах Алюни. Она отворачивается и незаметно вытирает глаза. Он машет из окна автобуса, пока за поворотом не скрываются и Алюня, и провожающие. Сразу становится грустно и тоскливо. Ушли в прошлое три дня с Алюней, и то, что произошло у них сегодня, когда он стал мужчиной. Почему он не сказал ей об этом. Хотел казаться опытнее, взрослее? Разве думал он об этом, когда впервые увидел ее. А как она дразнила его. Он считал, что она не девушка, и давно уже испробовала это, а он оказался у нее первым. И как легко она согласилась. Он представлял, как возвратится сюда на следующий год, как он снова будет с Алюней делать это.