Денег мне не жалко. Но в который раз вспомнил мою мамахен, бросившую нас и продавшуюся за деньги какому-то чеху. И я снова подумал: "все вы продажные твари". Такая злость меня взяла и говорю Зинке:
— Сними трусики и дай потрогать спереди, тогда завтра свожу в лучший ресторан.
Закричала она: "Пошляк!" , отвесила мне затрещину, поправила юбку и убежала. Мне как-то нехорошо стало, ушел с вечера домой. Тем более, там Мария Васильевна одна больная лежит, может ей помощь нужна.
Ключи у меня свои, Гавриловна и горничная давно ушли, дома нет никого кроме нашей болящей. Тихонько отпер дверь, разделся и пошел ее проведать. И там увидел такое…
Спит Мария Васильевна, но ей, видно, стало жарко, простыня отброшена, ночнушка задралась до самой попы и всю ляжку видно. Стою около ее постели, как очумелый. А в голове: "и у нее все так же, как у наших девчонок, только потолще и поглаже. Значит и она не просто учительница, а ЖЕНЩИНА, ее какой-нибудь мужик будет трахать. А, может, уже трахали, когда она на очном отделении училась.
Ебал Марию Васильевну, МОЮ Машеньку какой-нибудь студентище, засовывал в нее, а она просила: "… еще, давай еще"! Петька в школе рассказывал, что бабы еще просят, когда мужик их трахает. НЕТ! Маша так не может, она не такая. И к отцу она в жены не набивается, а ведь он достаточно богатый. Значит, не все они гоняются за деньгами. Я не знаю почему, но уверен, что она никому и никогда не давала. Она целка, ц е л о ч к а!
Неожиданно она пошевелилась во сне и я тихонько ушел…
3. МАША, ОКОНЧАНИЕ ГОДА
Под самый новый год я подхватила жестокую простуду, пролежала с температурой целую неделю. По этому случаю поменялись мы с ним ролями. Коля приготовит уроки, приходит в мою комнату и читает вслух.
Почему-то я выбрала "Похождения Тиля Уленшпигеля и Лами Гудзака". Мне всегда она нравилась — такой сочный народный язык. Но только сейчас заметила, что язык ее не только сочный, но и весьма двусмысленный, а местами просто скабрезный. Ничего не поделаешь, в ту пору все так говорили, смаковали физиологические подробности. Но каково было Коле! Он смущался, спотыкался, пропускал слова. Но после забрал толстый том подарочного издания с собой. Видимо желает без помех насладиться тайным знанием.
Коля ушел на вечер в гимназию, Виктор Иванович уехал на корпоративную вечеринку. Осталась я дома одна и заснула. А когда пробудилась от какого-то шума, в полусне увидела, что около кровать стоит Коля. Стоит и как-то странно смотрит. Заметил, что я просыпаюсь, и тихонько вышел. Огляделась: Боже мой! Простыню я во сне сбросила, рубашка задралась до того самого, откуда ноги растут. Ну и видок был у меня, в котором воспитанник лицезрел свою гувернантку- воспитательницу.
Оба мы потом сделали вид, что ничего не произошло. Тем более, что я занялась с ним правилами приличия. Взяла в библиотеке книгу Честерфилда "Письма к сыну" , там почти в каждом наставления юному отпрыску, как себя вести за столом, в обществе, что допустимо, а что нет. Читаю ему вечерами, беседую, поправляю его поступки за столом.
— Ты уже большой, тебе 15 лет исполнилось, раньше в этом возрасте женились и содержали семью. Поэтому ты, Коля, должен вести себя не как ребенок, а как взрослый мужчина. И дальше все то же, что говорил ему отец, но без ругани, насмешки и оскорблений. Кажется, на него подействовало, он начал исправляться.
Мальчик растет, мужает, но по-прежнему просит, чтобы я ему читала, когда он вечером уже лег в постель. Слушает и держит меня за руку. Особенно его поразило утверждение Честерфилда, что для джентльмена незаслуженная похвала является самым страшным оскорблением: "В следующем письме я обязательно похвалю твои школьные успехи. И только от тебя зависит — не будет ли это оскорблением"… И опять он принялся расспрашивать об авторе писем и его сыне:
— Почему нигде в письмах не упоминается его мама?
— Лорд Честерфилд в молодости полюбил девушку незнатного происхождения, которая и родила его сына. Но жениться на ней он не мог по сословным предрассудкам.
— Значит, он рос у отца и тот читал ему книжки, рассказывал сказки?
— Нет, сын воспитывался в закрытой школе, где и жил круглый год. Отец только писал ему нравоучительные письма.
Это опять наводит Колю на мысли о предательстве родителей.
— Да как же они могли так поступить! Они его не любили, лучше бы не заводили ребенка.
— В те времена взрослые не умели предохраняться, потому появлялось на свет так много незаконнорожденных детей. — ответила я. — Хорошо еще, что Честерфилд наставлял сына, оплачивал его обучение и содержание.
— Нет, он его не любил, — категорически настаивал мой воспитанник, — и сын его потом не мог полюбить. Кругом одни предатели и нечестные люди.
Ну, что с ним поделаешь!
Такой рутиной и закончился учебный год. Коля уехал на два месяца в Словению. Я получила трудовой отпуск и еще месяц для сдачи заочной сессии за третий курс. Все-таки Виктор Иванович Ростовский оказался очень порядочным работодателем.