Я учился в последнем классе музыкальной школы и через неделю мне предстоял самый для меня страшный экзамен — по сольфеджио. Это когда поют, дирижируют, слушают и определяют аккорды и, что самое неприятное, быстро и без ошибок записывают мелодию по слуху — это называется музыкальный диктант. Я шёл на золотую медаль и именно этот диктант мог мне подставить решающую подножку. Поэтому по поручению директора целую неделю я должен был писать эти диктанты индивидуально, под руководством сольфеджички Илоны Яновны. Подозреваю, что это имя она носила временно, после своего последнего рижского брака. На самом деле это была типичная дочь еврейского народа — абсолютная брюнетка, с чуть выпуклыми газами, чётко очерченными губами, высоченная, сухопарая, плоскогрудая и узкобёдрая. Весь выпуск боялся её как огня, не исключая и меня. И вот, в один из последних дней наших индивидуальных занятий я сижу в углу за столом и пытаюсь понять эту витиеватую мелодию, которую она мне играет предпоследний раз (диктант полагается записать за ограниченное количество повторений) . Её силуэт в окне в лучах заходящего солнца необычайно красив и я замираю.
— Почему ты не пишешь? — вдруг слышу я.
— Вы: Вы очень красивая!
В классе воцарилась минута молчания. Затем она строго сказала:
— Ну-ка, подойди ко мне!
Я пошёл со своим нотным листком. Она мягко взяла его у меня из рук и положила на пианино. Затем, не вставая со стула, развернулась ко мне, едва заметно прижалась и расстегнула ремень моих джинсов. Уже в следующую минуту она засосала мой юношеский хуй в своём совершенном рту. Единственное, что я помню, что было очень узко и горячо, но буквально через несколько секунд я уже начал кончать ей в рот, кончал, по-моему, бесконечно. Не знаю, как она не захлебнулась. Во всяком случае, на её белоснежной блузке не оказалось ни складочки, ни пятнышка.
— Так: Ну ладно: По-моему, тебе сегодня уже явно не до диктанта. Приходи завтра ко мне домой, — и она продиктовала мне адрес и назвала время.
На следующий вечер в семь часов я минут пять топтался у её дверей, всё не решаясь позвонить. Наконец-то я это сделал, и дверь в ту же минуту отворилась.
На пороге стояла она: На ней была её обычная прическа — волосы, стянутые в тугой пучок. В остальном — вместо привычного строго костюма на ней было какое-то необычайное шёлковое кимоно — в драконах и языках пламени.
— Ну что же ты встал? Проходи же, — мягко сказала она.
Я неловко протиснулся в прихожую и опять замер. В следующую секунду её кимоно мягко заструилось вниз и она вдруг оказалась передо мной совершенно голая. Я стоял совершенно оцепенелый и не мог оторвать глаз от её развёрнутых, как у балерины плеч, маленькой твёрдой груди с тёмными вишенками сосков, совершенно плоского живота, бесконечно длинных стройных ног с острыми коленками.
— Пойдём, я тебе помогу!
Уже через минуту, не больше, я стоял у неё в комнате совершенно голый и она, всем телом прижимаясь ко мне, нежно прикоснулась своими губами к моим.
— Погоди, не так! — шепнула она, когда я стал жадно засасывать её язык, и стала своим нежным язычком бродить у меня во рту, нежно посасывать, всё глубже. Потом она опустилась на колени и ласково облизнула мою залупу, потом как будто положила её к себе на язык и стала заглатывать моё хуй до самого конца, насаживаясь на него всем горлом. Когда я кончил, казалось, видно, как струя спермы прокатывается по её глотке. Наконец фонтан иссяк, она выпустила хуй изо рта и напоследок его высосала.
— Пойдём, милый, теперь ты меня полижешь, — и она повела меня к кровати.
Это была первая пизда, которую я вылизал в жизни, и она же была самая сладкая. Я дразнил язычком её клитор, вылизывал внутренние губки, старался проникнуть языком как можно глубже, как вдруг она мягко отстранила мою голову и положила меня на спину. Она раздвинула ножки широко и стала насаживаться своей раскрытой пиздой на головку моего хуя, постепенно всё глубже и глубже. Вдруг она оказалась подо мной и прошептала мне на ухо:
— Ну, малыш, а теперь отъеби меня покрепче — я твоя сука, твоя шлюха и твоя конченная блядь!
Через несколько фрикций её длинные ноги буквально болтались где-то за её ушами, а я остервенело долбил её пульсирующую матку.
— Малыш, погоди, пока не кончай! — и она перевернулась, выгнувшись своей тонкой спиной так, что передо мной оказалась её узкая жопа с широко раскрытой пиздой. Я хуячил её туда с неменьшим остервенением, и она уже орала какую-то ёбаную похабень не останавливаясь, как вдруг она замерла и сказала:
— Малыш, полижи мне сраку!