— Я до сих пор не пойму, сам он упал или ему кое-кто помог. Короче, я стою посреди прихожей голая, правда, на корточках лицом к нему, при этом ничего не вижу. Пытаюсь отползти назад, в комнату, и тут мои ноги запутываются в халате, и я падаю на спину! Вы представляете! Не успеваю я придти в себя, как он падает сверху! Я сначала отбивалась, а потом подумала: все равно ведь этим должно закончиться, а тут вроде как случайно, мне и делать ничего не надо. В итоге сэкономила полчаса. В-общем, все прошло великолепно, я даже оргазм испытала, что, вообще говоря, в нашем деле — редкость. Но знаете, что оказалось?
— Что?
— Дверь на лестничную площадку все это время оставалась открытой! Точнее, полуоткрытой. И кто из моих соседей что видел или слышал — до сих пор для меня загадка.
— Скажите, Светлана Николаевна, раз уж речь зашла, — робко начала Лиза, — а соседи вообще в курсе?
Помолчав, блондинка вздохнула и призналась:
— Конечно, в курсе. У людей ведь глаза и уши есть. А стены здесь… — она огляделась, как будто увидела их впервые, — бумажные. Здороваются сквозь зубы или вообще молчат. Вы, случайно, в подъезде надписи на стенах не читали?
— Нет, — соврала Лиза. Она только сейчас поняла, к кому относились шедевры типа "Светлана К. — толстая соска" или "Светка — вкусная конфетка", и рисунки тетки с огромными титьками.
— Ну так и не читайте, — сказала она, — крепче спать будете. Вы ведь тоже через год-другой снимете квартиру в одном из соседних домов. Мы все, как вы заметили, кучно живем. Так что про вас в подъезде будут писать примерно то же самое. Что делать — издержки профессии…
В это время у нее загудел телефон.
— Я так и знала, — прочитав, то ли с презрением, то ли с досадой фыркнула Светлана, — он не придет.
— Объяснил почему?
— Нет. Да я и так знаю — испугался. Многие ведь понимают, зачем училка зовет его к себе. Тем более — две училки. А кому и друзья нашепчут.
— А сколько таких, которые не знают?
— Ну… Может быть — половина, треть. Иногда он знает, но скрывает, строит из себя невинного.
— И какое наказание его ждет?
— Никакое, — улыбнулась Светлана, — Разве что упрекнуть его, что, мол, две солидные дамы напрасно готовились, отменяли дела. Что, мол, его подвиг остался без награды. Но наказывать нельзя! Такова политика Сергиевской, и я ее поддерживаю.
— То есть сегодня… Акела промахнулся?
Ковач грустно усмехнулась:
— Смешного мало. Надежда Георгиевна очень этих промахов не любит.
— Почему?
— Это значит, мы с вами грубо сработали. Грубо — в смысле непрофессионально. Показали или сказали чуть больше, чем нужно. Намекнули чуть толще. Так что готовьтесь — завтра на ковер. Продумайте пока все, что было не так с этим Михайловым. Шаг за шагом, слово за словом. Вспомните все, что вы сказали, что он ответил, куда при этом смотрел. Проиграйте ситуацию. Ведь он сначала согласился, а потом оробел или испугался. Чего именно? Понимаете, Сергиевская в этих случаях справедлива. Если выясняется, что кто-то из нас ошибся, она не наказывает. Она эту ошибку подробно разбирает, объясняет, как надо было действовать. Я через подобное прошла. Она, знаете, как следователь, всю информацию вынимает, и вспоминаешь даже то, чего не знала никогда.
Тут Светлана посмотрела на Лизу все с тем же пристальным вниманием и с нажимом сказала:
— Я намереваюсь сейчас пригласить сюда Егора Анатольевича.
Лиза сделала изумленное лицо.
— Посудите сами: стол накрыт, в холодильнике как раз для этого случая два стеклянных сосуда, и имеются две готовые к любви красивые женщины, — Светлана, в шутку затягивая слова, игриво поправила прическу, — А у женщин, принявших соответствующие таблетки, как раз есть свободный вечер… Неужели все это должно пропасть?