— Лика! — Наташа подняла полные укора глаза на расстроенную по-настоящему подружку. — Я больше не буду же!
— Нет! Всё! — Лика отвернулась в распахнутое окно, подставляя горящее лицо тёплым лёгким дуновениям летнего ветра. — Это последний раз был… И не вздумай меня целовать! Даже книжки свои заберу у тебя…
От огорчения Наташа принялась гладить Лику по руке от локтя до кисти.
— Про Гулливера… И про мальчика-с-пальчика… — Лика всё более воодушевлялась, придумывая заранее неосуществимое наказание и не обращая никакого внимания на Наташину утешающую её ладошку.
— Не отдам… — сердито буркнула Наташа, оставаясь по-прежнему не замеченной.
— А когда настанет зима, — продолжала увлечённо мечтать в распахнутое окно Лика, — и будет холодно спать иногда — ни за что не приходи под утро ко мне греться в постель!
А вот это было уже даже излишне жестоко. Наташина ладошка замерла на полпути, и Лика тут же обернулась полюбоваться произведённым своими словами эффектом. Эффект, что и говорить, был на лицо! Наташа с трудом удерживалась от того, чтобы помимо этого эффекта на лице не оказалось ещё пары слезинок из уже вновь готовых расплакаться глаз. "Ну, Лик…" , смогла она ещё выговорить, пересиливая подступающий к горлу комок.
— Лижи! — Лика быстро сдёрнула с себя спортивные трусы, в которых она оставалась, так и не переодевшись, с физкультуры.
Трусы запутались в кедах, а на Лике оказались ещё одни из её обворожительных тонких сетчатых трусиков, над краями которых выбивалась густая тёмная поросль старшеклассницы. Коленки её находились уже гораздо шире плеч, и Лика только поддёрнула трусики вбок за тонкую нейлоновую промежность, высвобождая перед глазами Наташи мокрые алые губки влагалища.
Наташа опасливо покосилась на приоткрытые двери в школьный коридор и медленно опустилась на корточки. Она взялась ладошками за пухлые щёчки широко расставленных бёдер, сильно высунула язычок и осторожно коснулась выпятившихся из-под резинки трусов красных губок Ликиной письки. Пахло остро и вкусно нежной девичьей прелестью, вдоволь за пару уроков до того нагонявшейся в мяч. Наташа прикрыла глаза и поцеловалась с Ликиной писькой взасос. Лика сильно вздохнула, и резинка её трусиков вырвалась из расслабившихся на мгновение пальцев. Наташа ухватилась за письку губами через влажную сеточку трусов и потянулась обеими руками к талии старшей подружки.
Лика откинулась на подоконнике, упёршись обеими руками в открытый оконный проём, и Наташа потянула с неё трусики на себя. Через миг от всей солнечной улицы и от играющих на полянке учеников Лику отделял только край её длинной, ниже попы, спортивной майки. А Наташа вовсю уже хлюпала и чмокалась, щекоча мордашкой всё у Лики между раздвинутых ножек. Лика тихо постанывала, приподняв край майки и глядя в преданно уставившиеся на неё Наташины глазки, которая, пробираясь в густых волосах Лики, пыталась нащупать самым кончиком языка вздутый скользкий клитор подруги. Наконец, Лика не выдержала этой сумасшедшей игры, бросила край майки и вновь сильно упёрлась руками в окно, выставляя как можно сильней широко раскрывающуюся письку Наташиному язычку.
Почти ничего не осознавая уже, она забилась мелкой дрожью в коленках, чувствуя, как по животу волнами катится такая же, но только гораздо более крупная дрожь, протяжно застонала и задёргала немножко попой, будто пытаясь вырваться клитором из притянувшихся к нему горячих губок Наташи. Оргазм покатился по всему её напряжённому телу, бёдра тесно прижались к Наташиным щёчкам и ушкам… И Лика, полуприкрыв глаза и широко раскрыв в немом крике ротик, почувствовала себя на седьмом небе от охватившего её чувства ветренного восторга…
— Почему на окне? Там же дует! — Матвей Изольдович снял приличествующую его должности, но никак не соответствующую погоде, фетровую шляпу с промокшей лысины, повесил на гвоздь, и только тогда обернулся повторно к окну с расширяющимися от невероятного изумления глазами.
— Натка… Ли… Это… что? — он стоял, быстро моргая от растерянности, и портфель перевесился у него под рукой, норовя выскочить тем временем из-под мышки. — Вы чего здесь устроили, девочки?
Но его уже никто не боялся. Судя по переходу на имена и распущенному на шее галстуку, свой рабочий день директор школы считал оконченным, а как воспитатель, пусть даже с портфелем в руках, он решительно ничего строгого из себя не представлял.