— Хватит! — строго пресекла порыв неуёмного вожделения Ларочка. — Вон, Раечка уже засыпает!
Раечка действительно дремала, уютно устроившись у Наташи на коленках: Наташа слишком ласково и убаюкивающе поглаживала её по животику, спинке и плечикам.
Динуля хмыкнула, куснула Ларочку за голую коленку и бросилась на четвереньках к своей кровати. Но Ларочка не поддалась на провокацию, объявила отбой и через пять минут уже желала всем по очереди "Спокойной ночи!"…
… прекрасны, покойны и безмятежны предутренние часы, когда ночь охватывающая покровом своим целый мир отступает только тихо шелестящими подобно волнам о прибрежный песок последними баюкащими порывами… когда где-то, неведомо где, занимается ещё недосягаемое лучами утро… когда больше всего на свете хочется, чтобы прекрасные едва уловимые сны длились вечность…
"Славься Отечество наше свободное! Дружбы народов надёжный оплот! Партия Ленина, сила народная, нас к торжеству коммунизма ведёт!!!"
— Б. . блин!!! — тёплая со сна рука Ларочки Моховой шарила по стене в изголовье в поисках вилки; после нескольких неудачных попыток громогласные звуки гимна обратились в прежнюю тишину в полутьме. — Это ж какая мелкая зараза включила приёмник?!
В кроватях рядом послышалось сдавливаемое хихиканье сразу нескольких "мелких зараз". Через несколько минут на мелодию всесоюзной побудки заглянул разбуженный ни свет ни заря Матвей Изольдович в одних кальсонах:
— Доброе утро, девочки! На зарядку становись! Нам не страшен снег и лёд — наш отряд идёт вперёд!
— Матвей Изольдович, да вы что! Там же минус пятнадцать! — жалобный стон исторгся из нежной девичьей груди Ларочки, но круглая голова воспитателя уже исчезла за дверью.
— Динка, ты? — Ларочка укуталась в одеяло с головой. — Или Раечка?
В голосе Ларочки звучало столько серьёзно обиженных ноток сразу, что соседние кровати почти одновременно ответили двумя почти искренними "Нет!". Впрочем, Матвей Изольдович сам вскоре обнаружил, что слегка погорячился со смелостью своего наспех поэтизированного отряда: попытавшись приоткрыть дверь на улицу, он сумел сдвинуть её лишь на несколько сантиметров — за ночь детский дом порядком приукутало свежим снежком. И одно дело — весело расчищать снежные заносы солнечным утром после завтрака, а совсем другое — пытаться выбраться в окружающей темноте, утопая по колени в холодном сковывающем движения пухе.
— Девочки, отбой! — смешная лысая голова вновь показалась в дверном проёме. — Зарядка переносится на потом. Ларочка, поможешь Зинаиде Поликарповне с завтраком?
— Ой, Матвей Изольдович, я знаю… Вы спать мне мешаете! — Ларочка вела теперь все диалоги исключительно из-под одеяла.
И на ближайшие полчаса в спальне девочек вновь воцарилось мирное предутреннее равновесие.
Но уснуть Ларочке Моховой не удавалось. За окном начинало сереть рассветное небо, а покоя никак не давали прерванные литаврами гимна сны едва уловимого, но очень будоражащего содержания… Ларочка неоднократно пыталась вспомнить, о чём, собственно, был хотя бы последний из снов, но тепло-тревожные образы исчезали, лишь начав проявляться. После ряда бесплодных попыток и получасового ворочанья в постели Ларочка обнаружила, что лежит на спине с чуть подрагивающими коленками, а под исходящимся теплом животом нестерпимо и размеренно, тихо зудит её писька. Она потянулась к ней пальцами и пошире раздвинула коленки под одеялом. От первых же прикосновений стало легко и чудесно во всём теле. Туго натянувшийся покров одеяла едва заметно задрожал…