… Если вы думаете, что вот сейчас мы отсмеемся, закончим наконец с Еленой, Константином и прочей ранневизантийщиной, и одним прыжком перемахнем от стола на диван — то вы изрядно ошибаетесь. Такое тоже бывает, конечно, но тогда уж прямо посреди урока — ибо никаково терпежу не осталося, значить. Потом, напрыгавшиеся и умиротворенные, после третьего-четвертого раунда, душа и кофечая, лежим и договариваем, дорассказываем, дообсуждаем — хоть бы уже и под утро. Я репетиторша добросовестная. Тик, правда, потом на уроках засыпает, но это уже не мои проблемы. Он не жалуется, во всяком случае.
А вообще-то оно все строго. Раз в три-четыре занятия, то есть в десять примерно дней, чаще я стараюсь его у себя не оставлять. И без того слухи потихонечку ползут. Официальная наша легенда — что Костик, ввиду неумолимо надвигающихся экзаменов, ходит к репетитору заниматься дополнительно историей (и это чистая правда, хоть под дверью подслушивайте) , а после занятий иногда заруливает ночевать к таинственной и очень стеснительной "подружке". Родители в подружку еще верят, но девчонки в школе уже почуяли неладное. "Признавайтесь, девки, у кого Хоев ночует?" — "Черт его знает. Не дома же?" — "Неужто у Баранки?" — "Ага, на подоконнике снаружи. " — "На самом деле он — Бэтмен!".
Общий хохот. Меня они пока всерьез не заподозрили, благо на людях Тик по-прежнему изображает передо мной заискивающий испуг с нотками наглости. Артист он слабенький, но одноклассникам хватает. Я ему стараюсь подыгрывать, хотя находить слова для издевок становится все труднее. Впрочем, недолго мне мучиться: пару дней тому Танька, соседка моя, вывалилась утром из своей двери ровно в тот момент, когда я по-тихому выпускала любовничка. Караулила, змея носатая. То есть ее круг уже в курсе, хоевская рожа на районе всем известна. Встретят меня скоро взгляды в классе, ой встретят… Я даже знаю, кто как смотреть будет:
Пацаны, как один: "Бля, почему не я? . . "
Агапенко: "Наплачешься ты с этим кобелем. То ли дело мой. "
Байкова: "Нелли Наумовна, если он вас хоть пальцем… "
Киреева: "Ну, глаза, ну, волосы… Поматросит и бросит, как меня. "
Хайреддинова: "С учительницей?! И она смеет после этого сюда приходить?!"
Лапиньш: "Молодца! Все на борьбу с недоебитом!"
Не осудят, в общем, скорее посочувствуют. Эти детки уже кое-что про жизнь успели понять.
В учительской будут носы кривить, конечно… но что они мне сделают, старые карги? Из школы меня не выгонят: Валерьевна чуть не на коленях просила тогда, чтобы я к ним пошла, а не в третью. Там, между прочим, до сих пор одна историчка на все классы, по кличке Бедная Саша. Или иногда Бледная Саша. Я ей и правда не завидую: мы с коллегой Тамарой делим на двоих то же количество, и все равно приходится засиживаться до вечера иногда; а Сашка вообще, кроме школы и кровати, ничего в жизни не видит. На две ставки пахать — удовольствие для извращенцев, если хотите знать мое мнение.
… Бойкот мне объявят, говорите? Не смешите мои тапочки. Кого они тогда клевать будут — Юльчина с Марго, что ли? Чтобы, как Евсеевна в тот раз, уехать на "скорой" с гипертоническим кризом? Это я девочка тихая и беззубая…
Короче, в школе ничего страшного не случится. Пообсуждают месяц, да и забудут.
А вот как я буду с сестренкой объясняться, кто бы мне объяснил?
***
Середина марта — суровое время для юных влюбленных. Проникнуть вечером в школу удается далеко не всегда, успех зависит от того, кто на вахте и в каком настроении. Катюху-то пропускают, стоит ей сверкнуть улыбкой… а вот Костика не раз заворачивали: мол, нет сегодня никакого факультатива, вали домой, пока в журнал дежурства тебя не записали. Скрипнешь зубами, матюкнешься про себя — и валишь. Опять в подъезде обжиматься, да когда же это кончится…
— Кость, я замерзла. Давай, может, по домам сегодня, а?
Костик в мрачном унынии поглядел на подружку. Действительно замерзла — вон, губы дрожат и щеки бледные. Не, так не пойдет. Что-то же надо же делать, блин.
— Погоди, Катюх. Есть у меня идея, не уверен, правда, что прокатит…
Костик колебался. С одной стороны, Тохин поймет, кореш же, в конце концов. С другой стороны, как-то между ними это было не принято, вообще они о девках старались не говорить. Еще раз взглянул на Катьку, наткнулся на ее измученный взгляд — и полез за мобилой.
— Алло. Тохин, здорово. Как дела? Нормально? Да, у меня тоже ништяк. Слышь, Тохин, тут такое дело… если нет, так ты сразу скажи, без всяких. В общем, нам с подругой вообще пойти некуда, короче. Ты сегодня никуда не собирался случайно? Ну да, шляемся по улицам, в школу не пускают, задубели нафиг. Да часа два, максимум. Можно меньше. Куда? К родителям? Что, серьезно собирался? Тохин, если тебе в напряг — то не надо, реально. А… Ну… Ну спасибо, слушай. Правда, спасибо. С меня пузырь, Тохин. Ни фига не "забей", ты че, вообще. Сказал — пузырь, значит, пузырь. Ладно. Над дверью? Ага. Ну мы недолго, Тохин, правда. Ага, звони, мы сразу свалим. Ну вообще выручил, слушай, не забуду. Давай, увидимся.
Теперь Катькиными глазами можно было бы плавить снег в масштабах города — или, как лазером, сосульки сбивать. Как мало надо для счастья человеку, замерзающему на вечерней мартовской улице…
— В общем, чего. — Костик слегка смущенно прочистил горло. — Ты ж была как-то у Тохина, да? Ну, вот. Вообще это как бы не очень, но он понял, кажется. Сказал, сходит на вечер к родителям, типа давно у них не был. Часа два или три получится. Не дворец, конечно, зато тепло, чай можно поставить, и вообще. Пойдем?
— Пойдем, конечно! Костик, извини, что я тебя так заставила…
— Ладно тебе, Катюх. Мне самому надоело как не знаю что. Идем, он на Лазо живет, минут двадцать отсюда. Как раз успеет уйти.