— Нет, Светусик… увы! Димочка нам открылся — честно сказал нам, что всё он тебе наврал… ни фига ты ему не снилась!
— Ах, коварный! — с чувством проговорила Светусик, изображая гнев. — Обнадёжил меня, поманил… я, как дура, ему поверила, а он, коварный…
— Потому что, Светусик, ты дура и есть — самая натуральная! — засмеялась Маришка. — Разве можно верить красивым мальчикам? Вот… Толик идёт! Сейчас спросим, что снилось ему…
— О чём базарим? — с улыбкой произнёс Толик, подходя к одноклассникам.
— Толик, скажи нам… что тебе снилось? — деловито, как врач на приёме, проговорила Ленусик, всем своим видом демонстрируя серьёзность вопроса.
— В смысле? — не понял Толик.
— Ну, сегодня — на новом месте… что тебе снилось?
— Ничего, — Толик пожал плечами. — Мне сны вообще снятся редко…
— Вот! Ты, Толик, у нас не маньяк какой-нибудь — ты, Толик, достойный член нашего общества! — Маришка, изображая торжество своей мысли, вскинула вверх указательный палец с ярко накрашенным длинным ногтем. — А Димочке, между прочим, снились мы — ему сегодня снилась оргия…
— С нами оргия, — уточнила Ленусик, томно закатывая глаза.
— Ну, правильно! — Толик, тут же поняв-врубившись, что к чему, весело подмигнул улыбающемуся Димке. — Вы же сами всё время вьётесь вокруг Димона — сами не даёте ему прохода… вот и снятся ему кошмары всякие!
— Интересно узнать… в каком это смысле — "кошмары всякие"? — медленно проговорила Ленусик, делая вид, что пристально смотрит Толику в глаза.
— Ну, а чего здесь непонятно? — рассмеялся Толик. — Оргия с вами… вот в каком смысле!
— Ой, Толик! Какой ты хам! Какой грубиян! — всплеснула руками Маришка. — Вместо того чтоб сказать нам что-то приятное…
— Да, Толик! Вместо того чтоб нас поддержать-обнадёжить… — встряла Светусик…
Они протрепались, подначивая, подкалывая друг друга, еще минут двадцать, стоя в холле гостиницы — ожидая, когда подойдёт время обеда, и снова это был обычный, ничего на значащий трёп, от которого Димке, без какого-либо труда подыгрывавшему девчонкам, было ни холодно и ни жарко, — разговаривая с девчонками, влюблённый Димка то и дело думал о Расиме, который перед обедом пошел в номер к братьям-близнецам…
После обеда была запланирована поездка в усадьбу какого-то то ли графа, то ли князя, жившего в позапрошлом веке, но в усадьбе что-то случилось, что-то произошло, и усадьба была заменена на Музей Изящных Искусств, посещение которого предполагалось в предпоследний день пребывания в Городе-Герое, — у экскурсантов такая замена никаких эмоций не вызвала.
Переходя из зала в зал, Димка снова думал про Расика — снова бросал на Расима мимолётные, внешне равнодушные взгляды, точно так же стремительно отводя глаза в сторону, едва возникало ощущение, что Расим может посмотреть в его, Димкину, сторону… и всё это время Димка думал, что ему сделать, что предпринять, какую создать ситуацию, чтоб Расиму быстрей открыться и чтоб всё при этом было естественно, легко и непринуждённо — как само собой разумеющееся; проще всего было б просто обнять Расима, прижать его к себе… и — целовать! целовать! целовать, задыхаясь от счастья…
Ч т о могло быть естественнее такого искреннего, непосредственного проявления любви? Между тем, Димка смотрел на возможность слияния, на момент а б с о л ю т н о г о сближения глазами Расима, ставил себя на место Расима, и… он не знал, ч т о ему сделать, чтоб Расим всей душой поверил в то, что чище его, Димкиной, любви нет ничего на всём белом свете! Димка видел и чувствовал, что они неуклонно сближаются, что он становится для Расима другом, что он вызывает у Расима растущую симпатию, и всё это Димку безмерно радовало, всё это наполняло его сердце горячей нежностью, нестерпимым желанием обнять Расима, прижимать его к себе… но ведь дружба — это ещё не любовь!
Димка, сгорая от страсти, хотел Расима целовать, ласкать губами его член, входить в него членом своим, ощущать его член в себе… но ведь вполне возможно, что у Расима, готового стать для него, для Димки, другом, были совсем иные представления о дружбе, и в эти представления — в представления Расима — не входили ни объятия, ни ласки, ни секс… ложные представления могут блокировать его, Димкин, порыв — вот в чем была проблема! А с другой стороны… с другой стороны, когда сегодня утром, делая вид, что он поправляет на Расиме воротник рубашки, Димка касался пальцами шеи Расима, разве Расим не щурился, не улыбался от удовольствия?
Стоял, довольно улыбался… но где гарантия, что это удовольствие хотя бы отчасти осознавалось Расимом как удовольствие эротическое? Не было такой гарантии… и Димка, глядя на экспонаты в Музее Изящных Искусств — слушая экскурсовода, напряженно думал… думал, не находя решения, — думал, вспоминая сон, в котором он Расима любил, и член в плавках у Димки то и дело затвердевал, наполняясь неизбывной сладостью…