*****
Димка шел по коридору, нёс две бутылки — со "спрайтом" и с минералкой — и сердце у Димки прыгало, рвалось из груди от счастья… какай это был ощутимый, лишь ему одному понятный, им ощущаемый кайф — просто купить для Расима бутылку воды! Ёлы-палы… "я выключу свет, подойду в Расиму — к его кровати… я сяду на край его постели — ладонью коснусь его груди… " — думал Димка, шагая по коридору, и такой вариант начала их н а с т о я щ и х отношений, такой вариант признания и объяснения, прокрученный им за вечер не один десяток раз, казался Димке самым естественным и потому самым верным, самым правильным, — Димке трудно было поверить, и он не хотел верить, что Расим не поймёт его, не услышит и не расслышит, не разделит его, Димкины, чувства…
Когда любишь всецело, всепоглощающе, то трудно представить, что может случиться так, что ты со своей любовью окажешься абсолютно ненужным, даже смешным тому, ради кого ты готов в огонь и в воду, — в это Димка верить не мог — в это верить он не хотел, и потому он в это не верил; "я прикоснусь к его груди — палец нежно вдавлю в сосок… " — думал Димка, шагая по коридору… дальше для Димки всё расплывалось, было невнятно, но это Димку не беспокоило, потому как главным было н а ч а л о, а дальше…
Он столько раз страстно, самозабвенно любил Расима в своих мечтах, столько раз, мастурбируя перед сном, он в грёзах-фантазиях Расика б р а л и ему о т д а в а л с я, что о том, что последует дальше, он сейчас уже не думал, — сейчас он был весь сосредоточен на п е р в о м шаге — на первом слове, на первом движении… это, и только это, сейчас было самым главным — первостепенным!
Хотя… какого-либо реального — настоящего, то есть внятного и конкретного — сексуального опыта в формате "парень-парень" у Димки не было, если не брать в расчет то наивное "траханье", что на старом скрипучем диване происходило по вечерам в сарае с Игорем, потому как ничего по по-настоящему в то лето они не делали… то есть, что они делали в то лето — в том сарае по вечерам? Приспускали шорты, дрочили друг другу возбуждённые члены, потом ложились один на другого, поочерёдно елозили друг по другу, торопливо тёрлись друг о друга… сопя и содрогаясь, они каждый раз добивались сладостных оргазмов, извергая из зажимаемых животами членов клейкую влагу…
Вот т всё, что было в то лето — в сарае по вечерам! Никакой любви у них не было, а было нормальное, совершенно естественное пацанячее желание заполучить удовольствие, и они этому обоюдному желанию не чинили препятствий: они не обсуждали это, не пытались это анализировать, не изнуряли себя ненужной рефлексией — они просто шли в сарай, приспускали шорты… в тринадцать лет это делать намного проще, намного легче и беззаботней, чем делать это же самое в пятнадцать или в шестнадцать лет: в тринадцать лет ещё не встаёт вопрос сексуальной идентификации, и потому в тринадцать лет это часто воспринимается как приятная, вполне безобидная забава — как игра-развлечение…
Окажись на месте Игоря в то лето какой-нибудь другой пацан и случись такая же точно ситуация, Димка то же самое проделывал бы с пацаном другим, — никаких проблем в то лето не было! И потом… они не брали друг у друга в рот, не вставляли члены друг другу в попы — им вполне хватало того, что было, то есть им хватала взаимной дрочки, хватало трения друг о друга напряженно твёрдыми писюнами, и потому сама мысль о том, чтоб продвинуться дальше, чтобы сделать что-то по-настоящему, им обоим в голову как-то не приходила…
Ну, и какой это опыт, если брать по-серьезному? Детский сад… детским садом всё это, и не более того! На следующий год, когда Димка вновь поехал в деревню, он Игоря не увидел: Игорь в то время, когда Димка приехал, уехал на Чёрное море — в детский оздоровительный центр, или, как сказала Димке мать Игоря, "в пионерский лагерь"… они разминулись, хотя Димка ехал в деревню с тайной надеждой, что всё у них повторится, и даже… даже, быть может, не просто всё повторится, а они, уединившись в сарае, попробуют секс по-настоящему — в рот или в зад; но — не сложилось… или, как говорят ещё, не случилось — не получилось попробовать. А в прошлом году…
В прошлом году, когда Димка опять был в деревне, вдруг оказалось, что дважды войти в одну и ту же воду никак невозможно: прошло два года, им было уже по пятнадцать лет, и потому… может быть, потому, что в пятнадцать лет всё это уже не совсем игра, или даже совсем уже не игра, а может быть, по какой другой причине, а только Игорь Димку в сарай не позвал ни в первый вечер, ни во второй, ни в третий…
Он, Игорёк, ни единым словом не намекнул Димке на то, что было у них — между ними — два года тому назад, и Димка, в свою очередь, тоже сделал вид, что ничего никогда не было — что не дрочили они друг другу члены, вгоняя их в жарко сжимавшие кулаки, что не кончали они, друг на друга ложась, поочередно друг в друга вжимаясь — елозя один по другому с приспущенными штанами…
Может быть, Игорь втайне ждал, что первым о том, что было, "вспомнит" Димка, а может быть, для него, для Игоря, всё это было на самом деле детской забавой-игрой, уже не уместной в пятнадцать лет, а только о том, что было в сарае по вечерам, оба они "не вспомнили" — оба себя повели так, будто в сарае по вечерам не было ничего, и… тайные надежды Димки, связанные с Игорем, не сбылись — никакого нового опыта Димка не приобрёл; и… жизнь покатила дальше, — весь месяц, что Димка пробыл в деревне, он мастурбировал по вечерам, делая это в одиночестве — воображая и фантазируя, ч т о могло б у них с Игорем быть, если бы всё сложилось-срослось…
Это было в прошлом году — перед девятым классом. А весной — на исходе девятого класса — Димка, сидя дома за компом, готовясь к экзамену по математике, вбил в поисковой машине на "гугле" слова "гей голубой секс", и — вдруг открылся, распахнулся необъятный радужный мир, о котором он, Димка, лишь смутно догадывался… фотки, истории, видеоролики — это было как раз то самое, что Димку уже манило, втайне от всех влекло, потому как в мечтах своих он всё чаще и чаще видел-воображал парней, а не женщин и не девчонок…
И — началась для Димки двойная — двойственная — жизнь: в школе, в своей дворовой компании Димка усиленно делал вид, что ему интересны девчонки, одни девчонки и только девчонки, создавая тем самым себе репутацию ловеласа, а дома, усаживаясь за комп, он загружал фотки с парнями и, тиская свой напряженный член, всматривался в их симпатичные лица, в их фигуры, в их грациозно раскрепощенные позы… елы-палы, как Димке хотелось в такие минуты любви! Вот, в общем, и всё, что было у Димки до Расима…
А в самом начале десятого класса в жизни Димки возник Расим — в Димкину жизнь ворвалась любовь… ну, и какой у Димки был опыт — в смысле реального, настоящего секса?"Трах" на скрипучем диване — в сарае в тринадцать лет? Опыта не было никакого — ни орального, ни анального… никакого не было опыта, чтобы было в реале по-настоящему! А с другой стороны… да, Димка ни разу не брал в рот, и никто никогда в рот не брал у него, он никогда никому не вставлял в попу, и никто не вставлял в попу ему — ничего из т а к о г о опыта накануне Расима у Димки не было…
Но разве опыт влюблённого сердца — это не опыт? Разве мысли-мечты, неотступно бурлившие целых два месяца, — это не опыт? Или, может быть, опыт души, устремлённой к любимому, менее ценен, чем опыт секса? Димка любил, и любовь… страстно желаемая, всепоглощающая любовь — мечта о горнем слиянии душ и сердец — была неразрывно слита с неодолимым желанием секса, — секс снился Димке во сне, о сексе Димка думал-мечтал, и в то же время секс — оральный или анальный — не был для Димки целью, к которой он, Димка, стремился любыми способами, секс был в представлении Димки неотделим от любви… и потому теперь, когда до решающего момента оставались считанные часы, Димка думал не столько о сексе, сколько о том, какое он скажет Расиму первое слово, каким должен стать его первый жест… вот что было теперь по-настоящему важно!
Расим открыл сразу же, едва Димка стукнул в дверь, славно он, Расим, за дверью стоял — Димку ждал… "а может быть, ждал?" — подумал Димка. Расим уже успел переодеться — сменил свитер, в котором он был на ужине, на просторную, как балахон, клетчатую рубашку, надетую поверх тёмно-синей футболки.
— На… твой "спрайт", — Димка, проходя в номер, протянул Расиму бутылку с водой.
— Ага, Дим, спасибо! — Расим улыбнулся, не зная, как выразить Димке свою благодарность… он, Расим, не мог даже предположить, что жить в одном номере со старшеклассником будет настолько кайфово! И потом… в тот момент, когда Д и м а ему позвонил, он, Расим, совсем не испытывал жажды — он пить не хотел, а теперь вдруг так захотелось пить… словно эту возникшую жажду Д и м а каким-то образом предугадал… разве такое может быть? И потом… глядя на Димку, Расим вдруг подумал, что он бы, наверное, не догадался… да, он бы точно не догадался купить воду Димке, а Димка… Д и м а догадался! — Дим, сколько я должен?
— Что? — не сразу понял Димка.
— Ну, за "спрайт"… — произнёс Расим, и тут же, увидев Димкин взгляд, услышав, с какой интонацией Димка сказал-произнёс своё "что?", он в тот же миг почувствовал странную, непонятную и вместе с тем совершенно ощутимую неуместность и своего вопроса, и своего пояснения… ну, то есть, Д и м а потратил деньги, купив ему воду, и деньги нужно было отдать, исходя из обычных соображений… это было понятно — было логично; а если по-дружески, то… глядя на Димку — видя устремленный на него Димкин взгляд, полный удивления-непонимания, Расим на миг растерялся, не зная, что правильнее.
— А по ха не хо? — улыбнулся Димка, до которого лишь секунду спустя дошло, о чем Расим у него спросил — чем Расик обеспокоен; "а по ха не хо?" — так говорили в школе, и означало это "а по харе не хочешь?", причём всё зависело от того, с какой интонацией это спрашивалось — с шутливой или с серьёзной; чаще, так говоря, пацаны шутили.