В них он не видел ни боли ни страха — только усердие. Она привычно качала головой, пытаясь доставить ему больше удовольствия, постанывала, причмокивала, все больше возбуждаясь, потом убрала одну руку, запустив ее себе между ног, и вдруг расслабила глотку, пуская его глубже, и засопела каким-то особым образом, и стала тереться грудями о его ляжки, и потом он отстранил ее, толкнул на полку, и она, упав на спину, вся с готовностью растопырилась, принимая его, и уже причитала "Еби: Ебиии" , и Пашка засаживал, уперевшись в ее груди, и по тыльной стороне его ладоней струилось ее теплое молоко. Когда змей наконец стал выплевывать в нее остатки малофьи, она уже билась под ним как животное, оставляя когтями красные полосы на его теле.
Отвалившись от Любы, Пашка глянул на Марину. Та лежала на полке, уложив рядом Милочку, из уголка ее рта стекала капля спермы, а между ее ног копошилась вихрастая голова ее внука. Марина довольно щурилась.
На Пашкин слегка удивленны взгляд, она с усмешкой сказала:
— За все надо платить, Павлик. За все.
***
Сначала пришли звуки — поскрипывание, перестук колесных пар на стыках, свист ветра в плохо прикрытом окне. Он что, в поезде? Точно! Он же в поезде! Открыв глаза, Пашка сонно огляделся и вдруг его голову заполнили яркие картинки. Какой классный сон! Надо бы досмотреть: И уже переворачиваясь на другой бок, и впадая в дрему Пашка осознал, что полка напротив пуста. Сонливость сняло как рукой. Свесившись с полки, Пашка с трепетом осознал, что то, что было вчера если и было сном, то сном наяву. Подтверждением этому был голопопый Лешка, мирно спящий на животе тихонько похрапывающей Любы, бесстыдно растопырившейся под малолетним ебарем. Видимо, ночью, употребив самочку, Лешка так и не озаботился достать из нее инструмент и залезть обратно наверх. И точно. Зачем бы ему это делать? Ему сейчас и мягко и тепло:
Пашка усмехнулся, переводя взгляд на Марину. Женщина спала на животе, укрытая простыней, уткнувшись носом в шейку сопящей у стенки Милочки. Змей радостно встрепенулся. И то правда. Что он, Пашка, рыжий что ли?
Он тихо соскользнул вниз и откинул простыню в сторону. Марина спала в белых хлопчатых трусиках, и плотной короткой хлопчатой майке. Пашка лег на Марину сверху и потерся змеем о ложбинку между пухлыми ягодицами.
— Павлик, я же сплю. — сонно произнесла Марина, не открывая глаз.
Пашка, не отвечая, нетерпеливо дернул бедрами и сделал попытку приспустить ее трусики
— Там же сухо все, дурачок! — открыла глаза женщина. — Понимаешь?
— А ты посмотри на Любу и сразу намокнешь. — нашелся Пашка.
Марина удивленно скосила на Пашку глаз, потом повернула голову и привстала на локтях.
— Во-о-о-т оно как! — восхищено цокнула она. — Ладно, Павлик, так и быть, дам тебе за хорошие новости. Привстань-ка!
Пашка отжался на руках, Марина перевернулась на спину, нащупала змея, отодвинула трусики с промежности и поводив для порядка мокрой головкой вдоль теплой щели, подпихнула ее к глубоко между ляжек спрятанной норке.
Пашка надавил, и змей туго влез где-то на треть.
— Не торопись: поеби пока так.
Пашка послушно закачал задницей, чувствуя, что змей совсем не скользит, а просто потягивает туда-сюда облепившую его вязкую плоть.
Марина задрала майку, высвобождая дыньки явно переживших операцию по подтяжке и увеличению и потянула к ним Пашкину голову.
— На-ка, пососи. Должно помочь.
Пашка прихватил губами идеальной формы сосок и оттянул, потом полизал, покусал, подергал. Эта грудь была создана именно для мужских забав — она пружинила, топырилась возбужденным соском, оттягивалась и, отпущенная, упруго шлепалась о тело. Марина довольно щурилась и сопровождала действия любовника поощрительными вздохами и постанываниями. Увлеченный сиськами, Пашка и не заметил, что змей уже туго скользит в женской глубине, а как заметил — тут же навалился на нее всем весом. Маринина узковатая для него пизда обреченно чмокнула, змей горячим поршнем втиснулся в какой-то совсем сокровенный женский тупик, и заставляя эластичную вагину натянуться на нем до предела, сходу продавил его.
— О-о-а-а-х-х-х! — задохнулась Марина, распахнув изумленные глаза.
Пашка чуть подался назад, и ударил уже совсем безжалостно.
Марина закусила ладонь, чтобы не заорать, и только застонала, а в уголках ее глаз блеснули слезы.
Пашка вышел на ритм и теперь их с Мариной ебля сопровождалась ужасно неприличными звуками выдавливаемого его поршнем из ее губин воздуха. На краю сознания возникло понимание: "так вот откуда вчерашний Любин пердеж:" , а затем мысль "неужто так будет всегда, и он с его размерами обречен извлекать из своих дам такую какофонию разнообразных звуков?"
Марина тряслась, то-ли плача, то ли смеясь сквозь прорывающиеся из самого нутра звериные стоны, но дело свое знала — ее бедра мощно подмахивали Пашке.
Какие-то звуки и движение слева вырвали Пашку из потока этой животной случки и, глянув сквозь заливающий глаза пот в ту сторону, он, ничего не объясняя просто повернул туда же голову Марины: с соседней полки, от удивления открыв рты, на них с одинаковым выражением смотрели Люба и быстро-быстро долбящийся в нее Лешка. У Любы подпрыгивали и перекатывались сиськи, а бедра под мальчишкой все время двигались, выискивая возможность зажать тонковатый хуек разъебаной вагиной.
Марина под Пашкой вдруг глухо охнула, закинула ноги ему на спину и сжала бедра стальным кольцом. Пашка замер, не в силах двинуться, а его партнерша, в тягучем рваном ритме, трясясь и охая незнакомым, грудным голосом, задергала бедрами, с усилием обтираясь своими растянутыми губами и оттопыренным клитором о Пашкины корень и лобок. Слева заскулил Лешик и почти сразу раздался уже знакомый одышливый Любин мат.
Змей, выдаиваемый пульсирующей вагиной, надулся и плюнул в нее легкой утренней малофьей. Пашка отключился.