Это не рассказ, а документальная повесть, написанная по мальчишеским, дневниковым записям, по памяти, по впечатлениям детства, честно и откровенно. Судьбы персонажей повести не уникальны, в каждом городке Советского Союза такое было, и были такие же мальчишки, со своими проблемами, порой не разрешимыми в принципе, а порой надуманными вовсе. Время действия относится к концу 70-х лет и началу 80-х.
Повесть не адресуется ни кому, хотя и имеет чёткую специфичность, относящуюся к очень тонкой и необычной материи — однополой мальчишеской любви, но именно любви, а не болезни полового влечения. В повести есть порой очень жестокие и волнующие сцены, пережитые и выстраданные годами вынужденного молчания. Есть и своеобразный юмор. Автору нет смысла что то скрывать или придумывать, изложена голая правда нашей жизни, без цензуры, без малейшей лжи. Всё это было на самом деле, даже имена героев не изменены, сокрыты только места действия и точные географические координаты.
Дело в том, что некоторые персонажи повести живы и по сей день, так что не хочется полностью детализировать пережитое, тем более, что это очень личные переживания, касающиеся только автора и не отражающие мнения других участников событий, описанных ниже. Надеюсь, что тому, кто пережил подобное, повесть откроет то, что находится, не только очень глубоко в душе, но и то, что никогда ни кому не расскажешь.
Ни время, ни годы, ни изменившаяся мораль, не в силах стереть из памяти сильнейшие переживания того времени. Именно этим сокровенным, честным и необычным я хочу с вами поделиться.
А как же мне уйти?
Здоровому, весёлому и очень любящему жизнь. Да, наверное это уже всё в прошлом, а сейчас совсем другой расклад. Сейчас нужно сконцентрироваться на письме маме, которое я просто обязан оставить после себя, чтоб она всёж знала, что это твёрдое решение пришло само собой и не думала, что это проблема переходного возраста. Просто я ни фига не вижу смысла в дальнейшем пути без него, ведь мы поклялись всегда быть вместе!
Интересно, что в суете нашей жизни, понимаешь своим подростковым умом, что любовь есть, но не мы выбираем, а она нас выбирает и даёт какой то лучик, по которому карабкаешься и ни как не можешь забраться на вершину. Да и что это вершина любви? Где она?
Может, быть надо было сразу, не думая, за ним? Но блин я даже и не понял сначала, что произошло.
Ну и приснится же, страх, дикий, душераздирающий крик, обморок, какие то люди суют в нос нашатырку, слёзы, снова пелена перед глазами, укол и вот я проснулся.
Что за чёрт? Я в его комнате. На обычном своём месте — кресле раскладушке, дикая тишина, лампа повёрнута к стене, как это обычно мы делаем с Олегом, чтоб свет не бил в глаза и лишь Кеша чирикает и на свой лад как обычно трещит — Дурррааккии, Кеша мальчик, Прррросто. Я поднимаю голову, а Олега нет, его нет, как же он без меня свалил? Фигня какая то — мог бы ведь и разбудить. И куда он собрался — ведь на улице то уже темень, да и дождь лил весь день.
Я вспоминаю сон и всякие мысли лезут в голову. Блин приснится же такое — полный бред!
Ладно, пойду на кухню, голова тяжёлая как свинец.
И, о Боже, жопа то болит, не может быть, укол то реально делали что ли?
Бред! Я открываю дверь, в коридоре света нет, в комнатах тоже, кухня закрыта, но я слышу голоса двух женщин. Очень тихо говорят. Надо поближе подойти и послушать, может что про нас с Олегом болтают как всегда?
Подошёл, прислушался, точно моя мама и мама Олега говорят ни о чём. Какие то столовые, костюмы, материал, деда вспомнили, хотя он уже помер давно. Ни фига не догоняю, да что вообще блин происходит?
Стучаться или нет? Да фиг с ним, что я в гостях, что ль? , уже год, как каждый день здесь, даже дома то и не живу, а так забегаю.
А пойду в ванну — умоюсь, а то глаза слипаются и сонное такое состояние, как будто и не проснулся я ещё. Под ледяную воду надо засунуть рожу и сразу сон рукой снимет, так я всегда делал, сделаю и щас.
Опа, тётя Надя, как обычно развесила бельё в ванной, наши трухари с Олегом как всегда на самом видном месте, чтоб типа не забыли одеть, Смотрите не перепутайте, — она обычно говорит. Они одинаковые и по размеру и так, дак как нам различить? Мы и одеваем их как придётся — да какая разница?
Хоть он и младше меня на 3 года, но я такой шкелет, как называет меня батя, что у нас с Олегом один размер, вот только я повыше его. Но он меня догонит, папа у него вон какой огромный — бывший велосипедист, мастер спорта. И нафига он Олега отдал на лыжи? Мы на великах любим кататься, а он на лыжи! Блин, хотя с великов то всё и началось, просто ужас. Да ладно, проехали!
Ледяная вода ударила в мою рожу как пуля, сразу пошла дрожь по всему телу, муражки заползали, кстати очень приятно, когда по телу бегут муражки — нам с Олегом это офигительно нравится — вызывать муражки и тащится от этого — как удаву по пачке дуста. Обычно, я первый вызываю у него муражки. Обычно перед сном это офигительно расслабляет, мы раздеваемся, он ложится на живот, а я ноготками рук медленно веду от шеи, по спине, по ягодицам, по бёдрам, до самых пяток, как граблями — Олег аж корчится от удовольствия, и в свете лампы я вижу, как на его коже вскакивают пупырышки и волосики поднимаются, как электризованные. Удивительный рефлекс. Мы так и не нашли ему объяснение в энциклопедии, наверное ни кто и не знает что это. Но для нас это настоящий кайф. Самый прикол, конечно, когда переворачиваешься на спину и тоже самое делаешь спереди, — это просто отпад, всегда начинаешь дрожать как только руки проходят по животу и идут ниже пупка. Он шепчет ещё и ещё, а у самого уже такой стояк, что приходи смотреть!
Яж издеваюсь и говорю — Теперь ты, а он — Ну вот весь кайф обломал. Но он делает такое же со мной, и я улетаю.
Да, что и говорить грешим мы постоянно и безбожно, хотя какой это грех, когда любишь человека. Ведь я спрашивал у одного доктора, когда лежал в больнице, такого старого с бородой и в очках, про нас с Олегом. Он нас просто застукал, когда мы с Олегом обнимались. Я с костылями, нога в гипсе, Олегу надо на тренировку, а мы не хотим расставаться, но надо, вот и обнялись на прощание, а док идёт так неслышно, что мы его и не заметили. Когда заметили — было поздно, он посмотрел на нас и сказал: — Алексей иди на уколы, а потом ко мне в ординаторскую зайди! Мы разлетелись и я поплёлся на уколы, но было страшно идти в ординаторскую, что там будет?
А было то вот что. Я постучался и зашёл, предварительно врезав гипсом по журнальному столику, так как эта комната была маленькой и все предметы были друг, на друге. Удивительно, таким людям- хирургам, которые ежедневно спасают жизнь, не могут кабинет дать по больше, просто ужас какой то. Стены серые, всё прокурено, на столах вместе с историями болезни бутерброды и кружки с чаем, на журнальном столике нарды, и куча газет с кросфордами а в углу, под раковиной обычное эмалированное ведро с торчащими горлышками бутылок из под водки и какого то вина. Конечно я понимаю, что они стресс снимают, но так много бутылок, что наверное они это делают каждый день, хотя я пьяных не видел за все три недели, что я здесь.
Ну что поделать, захожу, глаза, как полагается в пол, говорю: — Здрасьте Анатолий Палыч. Он что то писал, видимо ненавистное ему, так как подняв на меня глаза, он швырнул эту бумагу в сторону и пробормотал: — Задолбали сволочи. Мне как то стало ещё страшнее, он злится, значит готовится что то такое мне сказать, о чём я пожалею на всю жизнь. Куда деваться? Блин, может обморок изобразить а? Да как его обманешь он же врач — расколет, да ещё хуже будет.
Ну слава Богу он сказал: — Чай будешь?