Я сбегал в деревянный домик с вырезанным на дверях сердечком. Борясь с возникшей проблемой, пришлось немного постоять. От тетиного: "мы тебя ждем" , закрутились разные мысли, "отличие" приподнялось, возбуждение перекрыло канал мочеиспускания, но я справился.
Срочно вспомнил рыженькую запятушечку. Почему-то, ее я видел в школьном темно-синем платье, в белом фартучке и с бантами. В деревянном домике я застрял бы надолго, если знал, что в сентябре Ленка придет в школу в туфельках на каблучках. В колготках со стрелочками, коротенькой юбочке и батнике с погончиками. В расстегнутой до третьей сверху пуговки планке, будет видна ложбинка, буквально за лето, выросшей груди. Она получит от классного руководителя выговор за внешний вид, в том числе и за коротенькую стрижку, тогда мы вообще сбежим в парк, качаться на "лодочках".
Такого, я даже предположить не мог, и Ленка, своим образом прилежной ученицы знающей, как правильно поставить запятую в "казнить нельзя, помиловать" , девчонкой с бантами в моем классе, из соседнего ряда, своим образом быстро сняла у меня напряжение, остудила. Мысленно, я даже сказал ей "спасибо" и она, кажется, мне ответила: "не за что". Улыбнувшись, добавила: "я скучаю без тебя Перестукин…". Или это я по ней заскучал!
Вот так вот, вроде и место не романтичное, но ведь посетила Запятушечка. А все же нужно было поставить ее после слова "казнить" , поскольку, я тут же забыл про нее и понесся в дом. Наискал в печи теплую воду в кастрюльке и откинул тюль.
Возле кровати, на стуле, уже стояла зажженная керосиновая лампа. Они целовались!
Наташка нагло взгромоздилась на тетю и лежа на ней, прижимаясь всем телом, припала своими губами к губам тети. И тетя позволила себя целовать. Тогда я еще не знал, что между девушками, женщинами возможна не только дружба, но меня не уделило увиденное. Может, потому и не удивило, что не знал. Я подумал, что тетя решила научить Наташку целоваться, но в то же время отметил, как раз целоваться Наташка умеет и довольно хорошо, с языком… Наверное, она солгала, с подругой у нее было не два раза!
Позже, на школьном Осеннем балу, я решил поцеловать Запятушечку, мы забежали в пустой класс и она мне так жарко, с языком, ответила. Наверное, с этим умением, девчонки рождаются, подумал я тогда. Хотя нет, признаюсь, одолели подозрения, особенно после того как я ухватил Ленку за грудь. Она тихо муркнула: "платье помнешь, Перестукин" и отстранилась.
Платье на Ленке было очень красивое, воздушное, в кружевах, а щеки румяные, глаза сузились, и она спросила: "Научился, да?! В деревне?!". Я стал отнекиваться и совершенно забыл возникшие подозрения. И что за мода?! Сразу нападать! Но Запятушечка смилостивилась и потянула меня танцевать, правда, в темный пустой класс мы в тот вечер больше не забегали…
Увидев меня, тетя ласково отстранила Наташку и спросила:
— Принес?
Я угукнул. Тетя села, а Наташка повисла на ее плечах, прижимая нос к шее.
— Иди сюда, — произнесла тетя. — Сейчас мы обмоем…
Я подошел, подал тете кастрюльку, она обмакнула ладонь в воду и стала обтирать меня. Я-то думал… В общем, не важно, что я думал.
Наташка фыркнула:
— Мальчишки никогда не моются после этого! Руки, и то, под кран сунуть не заставишь. Не люблю! . .
— Много ты знаешь о нас! . . — отбил я.
У меня не получилось достойного ответа — по интонации. Тетины пальцы ласкали мои яички, и вся грозность осталась где-то там, утяжеляя "отличие" набуханием.
— Наташ, разве так можно?! — произнесла тетя. — Вы же друзья.
— Но, это же, правда, тетя! . .
— Нет, не правда. Не все мальчишки грязнули. Наш чистенький. Посмотри, какой розовенький:
Тетя наклонилась и, наплывом, обласкала "отличие" влажными губами. Чмокнула легким поцелуем и отстранилась.
— Вкусненький…
— Ага, сам-то он его не мыл! — бросила Наташка.
— Хочешь попробовать?
— Не хочу! — она снова клюнула носом тетю в шею.
— А так? . .
Тетя снова обласкала мое "отличие" , на этот раз немного дольше, отстранилась и повернула голову к Наташке, прося от нее поцелуя. Наташка сморщилась, но отказать тете не смогла. Их уста слились, тетя игрой пальцев по головке поддерживала мое отличие в боевой готовности, но оно и так не думало опадать.
— Все равно пахнет мальчишкой, — сморщилась Наташка, но опомнилась и добавила: — совсем немножечко, тетя.
— Иди к нему…
Тетя пропустила Наташку в подмышку, та нырнула под ее руку и лицом оказалась у моего "отличия". Тетя немного поиграла со своим бугорком, ее рука соприкасалась с животом Наташки, отчего та прямо все сжалась от напряжения и плотно легла пупком на ее кисть. Высвободив руку, тетя влажными пальцами обвила мою головку, обмазала своим соком. Наташка поднесла к моему отличию нос и втянула:
— Нравиться? — спросила тетя.
— Да…
Тетя обласкала ее бугорок и тем чем обильно одарила Наташка, тоже нанесла на "отличие". Пальцы поднесла к своему носу…
— Табачок… — произнесла она, закрывая глаза и втягивая носом.
— Как? — переспросила Наташа.
— Табачок. Так моя бабушка называла это запах. Запах девочки и мальчика. Любила она его понюхать и приговаривала: "С мужика, что, одна махорка! А здесь и цветов не надо". Хорошая была, добрая. Как хмурую бабу встретит, то и приговаривает: "табачком, словно ладаном, откреститься надобно" и пошла. Мальчонку ли девочку в селении поймает, руку запустит огладит и к носу. "Полегчало!" , бормочет. Старшая она в селении манси была, все ее слушались, мудрая.
Наташка осторожно приблизила нос к моему отличию…
— И правда немного табаком пахнет. Чуть, чуть. Он наверно курит!
— И ничего я не курю! — ответил я.
Наташка лизнула… "отличие" подпрыгнуло. Она осторожно обхватила его губами.
— Ой! Тетя! Он брызнул…
Наташка подскочила, но тетя обхватила и прижалась к ее губам своими. Наташка сразу успокоилась, только я уже не мог остановиться и изливал свое мощное желание на них обеих сразу…
Вот уже пятнадцать лет Наташка, нет, пожалуй, Наталья Владимировна, живет в столице. Старший менеджер крупной строительной фирмы. Мы иногда переписываемся по интернету, вспоминаем проведенные в лесничестве дни. Сейчас она уже старше тети, у нее муж и трое почти взрослых детей — две девочки и самый младший мальчик.
Как-то написала, что случайно увидела его в изучении своего тела, забыл закрыть дверь в спальню. На цыпочках, на цыпочках, хвать туфельки и на улицу. Два часа летала, порхала по городу, — вот и сын вырос! Призналась, что припомнила меня, — как брызнул ей на коленку. Наталья так и не может без женского внимания, у нее есть близкая к телу подруга. Меня она не посвящает в подробности, я только знаю, что подруга есть. Если мы и говорим на интимные темы, то, в основном, это воспоминания.
А совсем недавно, Наталья мне призналась, — в то лето, узнав, что дед в лесхозе, попросила отца отвести ее к тете, в которую была, уже год тайно влюблена, хотела побыть с ней наедине и только с ней. Но тут оказался я. Она сразу поняла, что через меня ей быстрее удастся найти тропинку и к тете. Вот, такой хитроумный план, созрел в ее юной головке, пока Наталья комкала подол коротенького желтенького платья, с красным ободком вокруг шеи и крупными красными пуговицами по спине, наблюдая за моей обнаженностью из "ГАЗика".
Появление тети из леса, со стороны, откуда пришел и я, — в сарафане на голое тело, ее только убедили в правильности дальнейшей тактики. Прижимаясь к тете, через тонкую ткань, Наталья чувствовала набухшие соски и неповторимый запах легкой возбужденности. Призналась мне, с каким наслаждением, она вдыхала его, уронив голову на грудь тети и делая вид, что просто рада встречи.
Осуждаю ли я ее за это? Глупости. Как бы там не было, какие бы причины и желания не свели нас с Натальей вместе в доме тети, эти дни мы пронесли через всю жизнь живыми и теплыми.
И она, и я любили тетю, каждый по-своему и тетя любила нас обоих. Может быть, кому покажется, что эта любовь была за гранью, — возможно и так. Но это была любовь, которая, лично меня, научила видеть в женщине женщину, а не только лишь тело для потребы, кухарку и производительницу моих детей. Научила дружить даже с теми женщинами, которые мужчин в принципе не хотят, не видят в них сексуального партнера. Точнее для любви им нужна женщина, как и мне. Наверное, для мужчины это самая сложная ступень, только шагнув выше предрассудков, мы становимся настоящими мужчинами…
Стоявшая на стуле керосиновая лампа, мигнула, стала гаснуть. Словно черными лапами ее обхватила темнота и окончательно задушила маленький синенький огонек. Пахнуло гарью еще тлевшего фитиля.
— Керосин кончился, — проговорила тетя. — Придется теперь в темноте спать определяться.
— Не хочу спать! — заявил я.
— И я, — не хочу! — подержала меня Наташка. В этом мы с ней были едины.
— Так! Завтра приезжает дед с твоим отцом, Наташ. С утра надо прибрать в доме, управиться по хозяйству, приготовить обед. Погладить тебе платье и рубашку брюки для него.
— Платье я сама поглажу, тетя, и с обедом помогу, — ответила Наташка.
Честно говоря, глаза у меня просто слипались. После того как мое "отличие" излилось — кстати, довольно скупо, поскольку я даже сбился со счету в который раз за сегодня, — мне ужасно хотелось спать, но, поддерживая ее, я угукнул.
— Брюки ему тоже погладишь? — спросила тетя. — Учти, утюг на углях…
— На углях?! Таким я не умею — погрустнела Наташка, призналась: — Отцу гладила, но стрелки не получились.
— Вот и спать! Марш в мою комнату!
Хоть нас было большинство, двое против одной, но тетя обладала правом "вето" , пререкаться стало бесполезно. Наташка обогнула ее, скинула босые ножки с кровати. Прошлепала в большую комнату.
— И ты ложись…