— Нет…
Тетя немного наклонилась и левая сторона груди, соском, прошлась по моему носу, поддела нижнюю губу и приоткрыла мне рот.
— Не двигайся… — прошептала она.
Ее сосок толкнул мою верхнюю губу, приоткрывая рот еще больше.
Я слышал стук ее сердца, сначала он был мерным, но потом стал убыстряться.
Сосок освоился на моих губах и проник к языку…
— Потяни его, — снова прошептала тетя.
Я обхватил ее "ежевику" , стал посасывать. Сосок имел сладковатый привкус, приятно пах чем-то очень знакомым.
— Я грудь парным молоком умыла. Нравиться?
Нравится — не то слово! Я готов был съесть "ягодку" и невольно ее куснул. От чего тетя вздрогнула и простонала.
Испугавшись, я замер… Пока не услышал:
— Еще! Укуси еще, не бойся…
Покусывая сосок, слыша тихие тетины стоны, я почувствовал, как ее рука прошлась по моему животу и нашла "отличие". Оно не находилось в боевой изготовке, но тете это даже понравилось. Постепенно мой потенциал входил в норму, и уже не спускал курок от трения об трусы. Проведя пальцами по крайней плоти, она собрала нектар, поднесла к своему носу, глубоко втянула.
— Какой ты вкусный. Мужчиной пахнет.
Она поменяла сосок. Я уже сам поймал его губами. Тетя не выпускала моих рук из своей, не давала им свободы. Да я и не пытался высвободиться из сладкого плена.
— Немного отодвинь голову к коленям и повернись лицом к животу, — шепнула она, опуская свои пальцы в моем нектаре снова к "отличию" и немного раздвигая ноги.
Я отодвинулся, скользнул глазами по ее пупку, впервые увидел влагалище. Оно не было раскрыто полностью, только чуть-чуть. На одной из его припухших желанием сторон, — как я потом узнал, они тоже назывались губами, внешними, — висела мутная капелька. Медленно стекая под тетю, она благоухала. Мне захотелось запихнуть этот запах в себя, наполнить им легкие…
Я так и сделал.
— Парным молоком… пахнет? — не в силах говорить, обрывисто произнесла она.
Тетя гладила, мое отличие от девчонок, время от времени поднося пальцы к своему лицу, а я лежал на ее коленях и вдыхал аромат женщины. И чем больше она гладила, а я вдыхал, запах становился сильней, капли множились.
Словно речной жемчуг, капельки стекали по обеим сторонам чуть приоткрытого таинства. Тетя приостановила поглаживание моего "отличия" , и я увидел, как ее влагалище стало сжиматься, словно всасывая что-то и выбрасывая, всасывая и выбрасывая.
Я вспомнил детский киножурнал "Хочу все знать". Однажды, в нем был сюжет о цветах — в ускоренном темпе показывали, как они, распуская лепестки, тянуться к солнцу и снова прячутся в бутоны на закате. Лежа головой на коленях тети, я наблюдал нечто очень схожее — влагалище, то собиралось в бутон, то распускалось. Сначала быстро, потом очень быстро, и, остаточно, медленно.
Тетя перестала постанывать, ее рука на "отличии" снова ожила, оно никак не могло разрядиться.
— Ты чего? — тихо произнесла она. — Перевозбудился?
— Я вместе хочу, — ответил я.
— Горюшко ты мое! Я уже…
— Как — "уже"? — вместе с вопросом и мое "отличие" воспаряло твердостью. — А руки?
— Мне и твоих глазенок хватило. Ладно, только для тебя… Вон, как яички подвело.
Тетя выпустила меня из плена свободной руки, поднесла освободившуюся ладонь к влагалищу, двумя пальцами поймала в нем какой-то бугорок и потерла его словно сосок. При этом она стала быстро работать с моим "отличием"…
— Сейчас… Сейчас…