— И что же?
— Ты занимаешься онанизьмом!
— Ой!
Она испуганно присела и покраснела, как маков цвет.
— Расскажи нам!
— Я не могу, я стесняюсь: я:
Она, кажется, была готова заплакать.
— Лен, ты не плачь, а лучше расскажи! — настаивал Вовка. — Только нам с Сашкой.
— Ой, не надо!
На ее темные, как спелые вишни, глаза навернулись слезы.
— Я: я расскажу:
— И покажешь!
— И покажу:
— Ладно. После уроков не уходи одна. Дождись нас с Сашкой.
Она кивнула, и две забавные косички кивнули тоже:
После уроков Ленка смиренно стояла у школьной двери и дожидалась юных шантажистов. Вовка и Сашка быстро убрались в классе и поспешили на выход.
— А, Лен, ждешь?
— Жду. Куда идти?
— Пойдем в беседку. Она у нас новая. Заодно посмотришь.
— Что я, беседок не видела?
— Злишься? Не надо, лучше скажи, что ты чувствуешь, когда сжимаешь ноги?
— Сладость. ТАМ.
— Между ног?
— Да.
— Да у тебя: у вас там ничего нет!
— Есть. Писька. Шарик.
— Какой Шарик? Собака, что ли? Ладно, пошутил я. Вот пришли, заходи.
Полумрак беседки среди белого дня показался Ленке темнотой, и она остановилась на пороге в нерешительности. Но мальчики буквально втащили ее внутрь, подхватив под руки с дух сторон.
— Чего ты? Тут хорошо!
— Я: темноты боюсь:
— А у меня фонарик есть!
Вовка щелкнул фонарем, луч света которого выхватил из полумрака худенькую детскую фигурку в форменном коричневом платье.
— Лен, ну что ты! — принялся ее уговаривать Сашка. — Мы же домашние дети, в детский сад не ходили, и сестер у нас нет, чтобы у них посмотреть.
— Давай, покажи нам все, — подхватил Вовка. — И расскажи, как у вас все устроено. Мы же не знаем. А потом поедим. У меня пирожки есть. Как раз три. Вкусные!
Три пирожка, положенные на чашку весов, перевесили Ленкину робость, и она, усевшись на скамью у стены беседки, сначала сняла сандалии, а затем, задрав подол, стянула с себя колготки и трусы. Мальцы жадно смотрели на обнажившийся пухлый лобок и детскую щелку.
— Я же говорил, — заметил Сашка, присев на корточки у колен Ленки. — У них там ничего нет!
— Все у меня есть! — обиделась Ленка. — Смотри, вот маленькая дырочка-писька, вот дырочка побольше, оттуда дети лезут, а вот шарик!
Она по очереди дотрагивалась до своих причиндалов, и на шарике клитора ее пальцы задержались. Она прикоснулась к маленькому розовому столбику и он, приученный к таким вольностям, отозвался чувством острого удовольствия.
— Ах! — воскликнула Ленка и, закрыв глаза, изогнулась, задирая подол форменного платья еще выше.
— Лен, погоди умирать, — сказал Вовка. — Покажи нам, как ты делаешь ЭТО на уроке. Ведь не пальцем же.
— Нет, не пальцем, — медленно сказала Ленка, открывая глаза. — Это было бы заметно. Я делаю так, вот смотри.
Она развела согнутые в коленях ноги, затем согнулась сама, стараясь прихватить клитор и сжать его бедрами.
— Ну, примерно как мы, — заметил Вовка. — Только вместо писюна эта штучка.
— Ох, сладко! — простонала Ленка, вновь закатывая глаза. — Если бы вы знали, как это сладко!
— Мы знаем, — сказал Вовка и подтолкнул Сашку локтем. — Давай покажем?
Сашка кивнул, и через минуту они тряслись в оргазме уже втроем:
На рассвете Вовка был разбужен криками, доносившимися со двора. Он вскочил с постели и подбежал к окну. В рассветном полумраке он увидел такую картину. По двору в развевающемся халате на голое тело бежала сисястая соседка тетя Клава, а за ней гнался дядя Коля — без штанов, с торчащим, как бушприт на парусном корабле, жилистым концом. Оба были пьяные, и бежать у них получалось так себе. У песочницы тетя Клава упала на спину, халат задрался, и Вовка четко увидел рыжий треугольник внизу живота. Пока она пыталась встать, на неверных ногах подоспел дядя Коля и, встал между ног тети Клавы так, чтобы она не могла сжать бедра. Тетя Клава смирилась с неизбежностью и, перестав возиться, уставилась на подергивающийся член.
Тут дядю Колю сильно качнуло, и он повалился на тетю Клаву, придавив ее к холодному песку, но тут же приподнялся и вонзил в нее свой "инструмент". Они заохали, заахали, а дядя Коля принялся яростно долбить тетю Клаву, подхватив ее под полные белые бедра.
— Вовка, что тут происходит?