— Ну… кончил, — согласился Ваня. — Но это же… это же просто так! Ну, то есть… это же ведь не по-настоящему…
— А как надо по-настоящему? — прошептал любознательно лежащий под голым Ваней голый Ростик, и глаза его невольно расширились.
— Ну, как… — Ваня, облизнув губы, хмыкнул. — По-настоящему — это если бы я своего петушка всунул тебе в задний проход… ну, то есть… то есть, вставил бы его в попу — вот тогда бы было по-настоящему… или вот ещё: если б ты моего петушка пососал — это тоже было б по-настоящему…
Ростик помолчал, обдумывая…
— Значит, Ванечка, получается, что ты меня полуфакнул, — рассудительно сообразил догадливый Ростик, и не успел Ваня подивиться талантливо изобретённому маленьким Ростиком такому бесконечно правильному слову, как Ростик, прытко неугомонный на пути своего начинающегося познания, тут же огорошил старшего брата Ваню вопросом новым: — А по-настоящему… ну, совсем-совсем по-настоящему — мы будем?
— Ростик… — словно на миг позабыв, в какой диспозиции он лежит, начал было Ваня на правах старшего и, мимоходом отметим, временно удовлетворенного брата, однозначно желая страшно правильными и потому отрезвляющими словами немедленно охладить целомудренный пыл любознательного Ростика, но… вспомнив вдруг неожиданно и даже спонтанно бесконечно мудрую русскую пословицу "Не плюй в колодезь… ", старший брат Ваня мгновенно осёкся. И сказал вовсе и даже совсем не то, что хотел сказать первоначально: — Ну, не знаю… видно будет, — вот как сказал Ваня вместо готовой уже сорваться с губ нотации, и… получилось это так неопределённо и даже как бы многообещающе, что сметливый Ростик тут же эти принципиальные Ванины слова целомудренно истолковал по-своему. Вот уж воистину, мой читатель: каждый слышит, как он дышит… ну, то есть: каждый слышит то, что слышать он хочет…
А насчет того, что "не плюй в колодезь — из него, может, еще воды придётся напиться", то здесь мудрость такая неоспоримая и всецело очевидная, что это даже как-то неудобно комментировать… По-настоящему, или, как элегантно и даже поэтически выразился маленький Ростик, "совсем-совсем по-настоящему" всё произошло в тот же самый вечер… Собственного, до этого ничего примечательного больше не было. Ваня и Ростик сходили в душ, причём, Ваня, немного смущаясь неоспоримых следов своего искреннего и неподкупного забвения, что озарило его на маленьком Ростике, сначала отправил в душ самого Ростика и только потом сходил сам. Можно было бы, конечно, пойти в душ вместе, и многие юные создания именно так и делают, ибо в шумящих струях воды порой спонтанно рождаются новые экзотические фантазии и открываются новые, совсем неизведанные горизонты, но Ваня, и мы это отметим со всей определённостью, еще был только-только в начале своего неизвестного пути, и те невинные изощрения, что свойственны подлинным гурманам своего дела, ему, студенту первого курса технического колледжа, были еще неведомы. В ванной комнате, стоя под душем, Ваня не без некоторого удивления обнаружил, что петушок его настолько сильно и полноценно удовлетворён предыдущим упражнением, что, утомленно висящий открытой головкой в состоянии "полседьмого", даже, услышав шумящие струи воды, не изъявил ни малейшего желания о себе, неповторимом, хоть как-то напомнить… Конечно, Ваня и в душе, и потом то и дело возвращался в своих душевных мыслях к тому, что случилось между ним, братом старшим, и Ростиком, братом младшим… думал Ваня об этом, то и дело на Ростика исподтишка глядя, думал и размышлял — и, если честно, великого греха во всём этом не находил… вообще никакого греха во всём этом он, Ваня, не видел! Конечно, он прекрасно знал и даже осознавал, как это можно назвать и каково к этому, то есть к тому, что он и Ростик делали и даже совершали, непредвзято прекрасное отношение широких и пыльных масс, живущих на пыльных городских окраинах. И слышал шестнадцатилетний Ваня не раз и даже не два, какими бесконечно впечатляющими словами клеймят-обзывают наиболее мужественные представители этих самых масс всех тех, кто позволяет себе истолковывать понятие мужественности несколько по-иному, чем они, стопроцентные парни с пыльными лысыми черепами, причем, клеймят-обзывают они, двуногие образцы подлинной мужественности, всех без разбора — как закоренелых в своём голубом пороке гурманов, так и впервые попробовавших неофитов… да, всё это Ваня, не на Марсе родившийся и не с Сатурна прилетевший, прекрасно знал. И даже не просто знал, а не далее, как сегодня утром, бездумно и слепо подражая самым что ни на есть мужественным парням с самых пыльных городских окраин, он, то есть Ваня, вгорячах обозвал маленького и ни в чём не повинного Ростика словом "голубой", причем, не назвал, а именно обозвал — попытался, не особо задумываясь, впечатать в нежную душу маленького Ростика искаженный смысл этого, в общем-то, весёлого слова, и впечатать не просто так, а с той самой интонацией непомерного осуждения, с какой произносят это слово на всех перекрестках иные парнишки и парни, мужчины и прочие разнокалиберные мужчинки, стремясь таким вербальным образом отогнать от себя самые разные невидимые наваждения… да, мой читатель, да! — это было, и ты это видел-слышал сам: он, то есть Ваня, не особо задумываясь, обозвал маленького и бесконечно любознательного Ростика "голубым", как будто небо над головой не едино для всех, живущих на этой весенней земле… да, мой читатель, да! всё это так — всё это было… но всё, что Ваня, студент первого курса технического колледжа, слышал и знал до сегодняшнего дня, теперь — как бы это сказать помягче? — его, то есть Ваню, как-то особо не впечатляло. И даже, заметим, не впечатляло совсем. И хотя Ваня еще не знал со всей непредсказуемой определённостью, будет ли что-то "по-настоящему" у него и у Ростика впереди… ну, то есть, сзади, и что вообще будет в его весенней жизни дальше, тем не менее то, что уже случилось, удивительным образом сделало Ваню и мудрее, и даже, как это ни парадоксально прозвучит для иных читателей, целомудреннее…
*****
Весь оставшийся вечер ни Ваня, ни Ростик ни словом и даже ни словечком не обмолвились о том, что было — словно совсем ничего не было… и хотя вполне счастливый Ростик постоянно теребил Ваню разными-всякими вопросами, и хотя Ваня с готовностью, ему ранее совершенно не свойственной, на все-все вопросы маленького Ростика обстоятельно отвечал, тем не менее, о том, что случилось в "детской", оба они за весь вечер ни словечком не обмолвились. А когда подошло пора ложиться спать и Ваня пошел готовить свою постель, маленький Ростик, оказавшийся тут как тут, безапелляционно и даже немного самоуверенно заявил:
— Ванечка, я с тобой сплю!
Маленький Ростик не спросил, будет ли он с Ваней спать, и даже не поинтересовался, что вообще по этому поводу старший брат Ваня думает, а именно заявил — поставил Ваню, студента первого курса технического колледжа, что называется, перед жареным фактом: сплю с тобой!
— Ну, спи… — неопределённо и даже как бы индифферентно отозвался Ваня, в то время как его петушок, вполне отдохнувший и поднабравшийся сил, радостно и даже преждевременно встрепенулся, предчувствуя новые, не менее впечатляющие приключения.
Ростик, беспечно сбросив с себя футболку, сдернув штаны, тут же с улыбкой запрыгнул в постель, едва только Ваня застелил простынь. И как только Ваня выключил свет и повалился, вытягиваясь, рядом с Ростиком, маленький Ростик тут же нетерпеливо и бесхитростно перешел к делу: нащупав без особого труда в темноте горячую ладонь Ваниной руки, он настойчиво и даже как бы по-хозяйски потянул её к своему вновь возбуждённо вздёрнутому петушку.
— Потрогай — прошептал Ростик, обдавая Ваню горячим дыханием… Конечно, для Ваниной свёрнутой в трубочку ладони, а сказать по-другому — для его вполне взрослого кулака, петушок маленького Ростика был всё ж таки мал… но он был горяч и твёрд, словно разогретый на солнце стальной валик, и Ваня, осторожно сжимая этот валик-огурчик большим и указательным пальцами у самой головки, так же осторожно задвигал вверх-вниз нежнейшую, как китайский шелк, петушиную кожу… Ростик какое-то время лежал, не шевелясь и словно прислушиваясь к еще невнятной и едва различимой, но уже рождавшейся музыке грядущих симфоний… затем, придвигаясь к Ваниному боку вплотную, он прошептал, горя нетерпением и неисправимой тягой к познанию: — Всё… теперь я… я у тебя потрогаю! — как будто нельзя было трогать одновременно…
Рука маленького Ростика на ощупь скользнула по Ваниному бедру — и в тот же миг Ваня почувствовал, как Ростик, нырнув ладонью ему в плавки, обхватил своей горячей ладошкой его нетерпеливо вздыбленного петуха… Вот оно — то, к чему маленький Ростик так упоительно стремился, преодолевая самые разнообразные препятствия и обходя самые коварные рифы! Член у шестнадцатилетнего Вани стоял колом, и маленький Ростик, затаив дыхание, несильно сжал-обвил его пальцами…
— Большой… — простодушно-восторженно выдохнул счастливый Ростик, придвигаясь к Ване ещё ближе, то есть совсем вплотную.
— У тебя тоже вырастет, — тихим шепотом тут же отозвался Ваня, позволяя маленькому Ростику и так и этак играть со своим большим петушком.
— Давай разденемся… ну, совсем! — то ли предложил, то ли приказал Ростик, и опять… опять, даже не пытаясь узнать, что по этому поводу думает старший брат, Ростик, на какое-то время выпустив из горячей ладони Ваниного друга-петушка, первым прытко стянул с себя трусы, придавая тем самым своим торопящимся устремлениям максимальную свободу самовыражения. — Ванечка, ну… снимай! — поторопил уже голый Ростик Ваню, видя в голубом сиянии луны, что тот немотивированно с этим элементарным делом замешкался.
Ну, и что оставалось делать Ване? Беспрекословно подчиняясь нетерпеливому Ростику, Ваня безоговорочно стянул с себя "семейные" трусы, в которые он облачился, чтоб не стеснять петушка, после душа, и — бросив трусы на пол, тут же, перехватывая у Ростика инициативу, уверенно и даже преднамеренно взял многообещающий сюжет в свои руки.
Обнимая одной рукой маленького Ростика за плечи, прижимая его к себе, Ваня ладонью другой руки нежно и страстно гладил, ласкал и мял, снова гладил и снова мял, сжимал-стискивал тугие и в то же время аппетитно мягкие булочки голого Ростика, то и дело скользя пальцами по бархатисто-нежной ложбинке, с каждым разом всё ближе и ближе продвигаясь к туго сомкнутой и девственно сжатой норке… впрочем, читатель, я не скажу, что Ваня скользил-продвигался к туго сомкнутой девственной дырочке своим пальцем вполне сознательно, — нет, это выходило-получалось у Вани само собой… ну, а Ростик… маленький Ростик в это самое время скользил ладонью по твёрдому и горячему Ваниному петушку, обнимал вальцами и сжимал петушка ладонью, словно это был и не петушок вовсе, а сказочный и даже заморский экзотический принц неописуемой на ощупь красоты… конечно, мы можем сказать, что Ростик, лёжа рядом с Ваней, Ване петушка элементарно и даже банально дрочил, но это будет неправдой, ибо маленький Ростик еще не имел никакого внятного опыта в этом естественном ремесле, и потому дрочить осознанно и внятно он, то есть Ростик, еще просто-напросто не мог — он именно играл, и играл упоённо и в целом непреднамеренно…
— Росточка… — голос у Вани вдруг оказался чуть изменившимся и даже как бы вибрирующим, то есть жаром дрожащим в жаркой темноте юного наслаждения. — Давай… давай по-настоящему?
— В попу? — вмиг догадался смекалистый Ростик.
— Да… в попу… — нетерпеливо прошептал Ваня, и в этот самый миг Ване, студенту первого курса технического колледжа, неоспоримо показалось, что он коснулся пальцем целомудренной и непорочно сжатой дырочки маленького Ростика. — Давай!
— Давай, — не раздумывая, откликнулся маленький Ростик…
Надо ли говорить, что у Вани с Ростиком ничего путного из этой затеи — познакомить петушка с жаром обжимающей, обволакивающей норкой — не получилось? Конечно, мой искушенный читатель, мы без труда и даже видимых усилий могли бы сейчас расписать небывалыми красками, как Ваня, преодолевая сопротивления анальной девственности, вогнал своего петушка в покорно и даже небывало податливо для первого раза разжавшуюся норку маленького Ростика… и как оба они — и Ваня, и Ростик — тут же забились, застонали и закричали в плену охватившего их небывалого наслаждения… и всё это, заметь, мой читатель, с первого и даже наипервейшего раза, — о, сколько таких правдивых историй нам приходилось уже читать! Но в том-то и дело, что если б случилось именно так или мы бы, читатель, именно такой прозаический поворот придали нашему вялотекущему сюжету, то наша история вмиг бы утратила все признаки сказочности и неповторимости, тут же превратившись в самую что ни на есть животрепещущую реальность… А у нас, мой читатель, всё-таки сказка, какой бы правдивой и даже впечатляющей она местами не казалась…
Итак, начнём с того, что Ваня, этот великовозрастный студент первого курса технического колледжа, даже не сразу сообразил, что перво-наперво нужна в таком деле хоть какая-то элементарная смазка… Нет-нет, мой читатель, я вовсе не хочу сказать, что наличие смазки есть абсолютное и безусловное условие для проникновения одного предмета в другой, — разве мы, мой читатель, не встречали в своей многообразной жизни или хотя бы ни разу не слышали о подлинных бойцах анального фронта, которым всякая смазка не только не нужна, а даже мешает по причине их подлинного и неоспоримого профессионализма? Конечно, встречали! Или хотя бы слышали. Но Ростик… малолетний Ростик, доверчиво ставший на колени к Ване задом, а затем и вовсе склонившийся вниз, отчего его булочки приглашающе и даже призывно распахнулись, не был ни бойцом, ни тем более ветераном… и когда Ваня, сосредоточенно сопя, пристроился сзади и, направив своего петушка в туго сжатое и еще безволосо нежное отверстие мальчиковой попки, попытался войти, что называется, насухую, то есть банально надавил бордово залупившейся головкой в самое то, маленький Ростик, тихо и даже непроизвольно ойкнув, тут же стремительно дёрнул задом вперёд, уходя из-под удара…
— Ну… ты чего… стой! — нетерпеливо прошептал Ваня, обеими руками возвращая бёдра Ростика на место.
— Больно… — удивлённо и даже как бы не совсем уверенно отозвался маленький Ростик, вместе с тем послушно подставляя Ване свою целомудренную попку для новой попытки преднамеренного штурма.
Ну, подставил он попку — ну, и что? А ничего… то есть, ничего путного ни из второй попытки, ни из третьей не получилось. В четвёртый раз Ваня попытался удержать Ростика за бёдра, но и здесь маленький Ростик, в четвёртый раз ойкнув, резко отстранился-увернулся…
— Смазать надо, — наконец-то сообразил проницательный Ваня.