Правильно. Для начала, как минимум, нужно было смазать… Да, мой читатель, да: любое, даже самое банальное знание переедаётся либо от более опытных ветеранов неопытным несмышлёнышам и прочим неофитам, либо — добывается путем проб и ошибок уже собственных; Ваня и Ростик шли по второму пути… и опять-таки, мой терпеливый читатель, я вовсе не хочу сказать, что Ваня, студент первого курса технического колледжа, совершенно не имеющий никакого личного опыта по части проникновения в туго сжатые отверстия, никогда не слышал применительно к анальному сексу хотя бы о таком общедоступном слове, как "вазелин"… слышал, и слышал неоднократно!"С вазелином", "с вазелинчиком" — говорили-шутили и в школе, и в колледже, когда возникали-накатывали всякие неоднозначные разговоры… но, как теперь оказалось-выяснилось, всё это была одна сплошная и, к тому же, плохо усвоенная для первого применения лишь волнующая теория… и хотя теория — вещь тоже неплохая, но теорией, как известно, сыт не будешь — петуха не смажешь… Вазелина в доме не оказалось. А оказался подвернувшийся под руку мамин крем "УТРЕННИЙ", и хотя дело это происходило поздним вечером, Ваня вполне резонно и даже обоснованно решил, что столь конкретное указание на применение крема в данном контексте никакой существенной роли не играет… Смазав утренним кремом у петушка головку, а у маленького Ростика — туго стиснутый, не пропускающий входик, нетерпеливый Ваня тут же, не теряя ни мгновения времени быстротекущей жизни, целеустремленно и уже как бы привычно и даже как бы профессионально вновь пристроился к наклонившемуся Ростику сзади… уж теперь-то дело пойдёт! Ан нет… как бы не так! Петушок, даже смазанный, не входил… то есть, он, петушок, может быть, и вошел бы, и даже наверняка вошел бы! — в том состоянии боевого стояния, в каком он сейчас находился, он, то есть Ванин петушок, вообще мог войти куда угодно — хоть в танковую броню… да только норка Ростика наотрез отказывалась вот так, сразу и с первого раза, расширяться-растягиваться до нужного диапазона, — и Ваня, устав и даже намучившись от безрезультатных усилий, должен был со всей прозорливостью констатировать, что толку от этой затеи никакого не будет. Во всяком случае, сегодня…
— Ванечка, но я же не виноват… — виновато оправдывался маленький Ростик, видя, как Ваня непонятно откуда взявшимся носовым платком тщательно вытирает головку своему неудовлетворенному по намеченной программе петушку…
— Да я что… обвиняю тебя, что ли? — вполне здравомысляще, хотя и не очень весело отвечал на это шестнадцатилетний Ваня. — Мы потом… потом ещё раз попробуем… да?
И маленький Ростик, который в общем и в целом, а также в частности был сам не прочь попробовать "потом" и "ещё раз", обнадёживающе и даже беспечно согласился:
— Да.
Какое-то время они, Ваня и Ростик, вновь обнимались и тискались… впрочем, тискал маленького Ростика исключительно Ваня, а Ростик только податливо отдавался, при этом не забывая ласкать ладошкой Ваниного твёрдо смотрящего в будущее петушка…
— Ваня, а когда дрочишь… это приятно? — неожиданно прошептал Ростик в момент короткометражной паузы, эксклюзивно образовавшейся в сплошном потоке Ваниного сопения и пыхтения.
— Ну, приятно… — чистосердечно признался Ваня, в который раз водружая маленького Ростика на себя.
— Я тоже… тоже хочу, как ты… — прошептал маленький Ростик, чуть колыхаясь, как на волнах, на пыхтящем голом Ване, потому как изобретательный Ваня, вновь лаская и упоённо тиская круглые булочки Ростика, одновременно с этим волнообразно двигал под Ростиком бёдрами, изо всех сил стараясь достигнуть максимального соприкосновения "снизу вверх".
— Как… как ты хочешь? — отозвался Ваня, не прекращая волнительного эксперимента.
— Ну, как ты… — прошептал Ростик, обнимая Ваню за шею. И помолчав — чувствуя, что Ваня всё равно не понял — коротко пояснил: — Дрочить…
— Росточка, это же просто! Ложись… — упоительно экспериментирующий Ваня в одно мгновение перевернул Ростика на спину, так что маленький голый Ростик оказался лежащим на голом Ване на спине, и, одной рукой придерживая горячего и покорного Ростика за грудь, ладонью другой руки Ваня сжал-обвил возбужденно торчащий член младшего несмышленого брата. — Вот… вот так берёшь… где твоя рука? Ага, вот… ну, обхватывай в кулак… вот так! — Ваня своим горячим и многоопытным в данном вопросе кулаком исключительно в обучающих и только в обучающих целях обхватил кулачок маленького Ростика, несильно и познавательно сжал его, легонько стиснул, — и двигаешь… быстро-быстро двигаешь… ну-ка, попробуй!
Ростик попробовал… и ничего не почувствовал.
— Ростик, ну, может, ты еще маленький… — неуверенно проговорил Ваня, одновременно пытаясь вспомнить, когда и в каком возрасте начал заниматься этим он сам. И — вспомнить этого не смог: Ване вдруг показалось, что он занимался этим всегда… даже, может быть, с самого своего рождения…
— А давай… — проговорил Ростик… и, чувствуя, как твёрдый и совершенно неугомонный Ванин петушок заскользил-заегозил по его попке, а сказать точнее — по ложбинке, неизменно существующей на месте смыкания полусфер, отчего он, маленький Ростик, тут же снова заколыхался как маленький безвозвратный принц, едущий в карете по европейскому бездорожью, маленький Ростик целомудренно понизил голос. — Ванечка, давай… знаешь — что? — И, не дожидаясь, пока Ваня встречным вопросом уточнит, чего он, Ванечка, не знает и что он знать должен, сам же на свой вопрос и ответил: — Я петушка твоего поцелую…
Конечно, мой читатель, по всем правилам жанра маленький Ростик должен был бы сказать "отсосу"… либо, на худой конец, употребить более индифферентное слово "пососу", либо… либо — без всяких дополнительных слов молча и проникновенно прикоснуться к петушку губами и, великолепно и всеохватывающе поиграв языком с уздечкой, вобрать, замирая от наслаждения, этого самого петушка, имеющего немалые размеры, до самого основания в рот… и всё это с первого неповторимого раза! — но так, мой читатель, бывает только в реальной и даже исключительно реальной жизни! А у нас — сказка, и Ростик в нашей сказочной истории был еще совершенно искренне и однозначно неискушен в подобных душевных делах, и потому сказал так, как сказал, при этом, конечно же, имея в виду не мимолетное прикосновение к петушку в виде какого-то банального целования, а имея в виду именно сосание…
— Только ты помой его, — простодушно, но от этого не менее прагматично добавил Ростик.
Ничего не отвечая, Ваня, студент первого курса технического колледжа, тут же освободив свою юное тело от не менее и даже болеее юного тела маленького Ростика, мигом помёлся в ванную, рассекая при этом чуть заколыхавшимся на весу петушком лунный комнатный воздух… Ну, конечно… конечно, Ростик был прав — маленький Ростик был снова прав! Как ни тщательно специальным носовым платком вытирал Ваня своего петушка, присутствие крема "УТРЕННИЙ" в этот столь не утренний час было все равно заметно — и Ваня, в голом виде стоя над ванной и даже чуть прогибая бёдра вперёд, тут же из распылителя хоть и торопливо, но однозначно тщательно смыл с торчащего петушка налёт неудавшейся попытки этого молодого бойца-завоевателя попасть в уже сладко желаемый теремок весенних грёз… на какой-то миг в виде реформаторского затмения у Вани даже мелькнула мысль опылить своего чистого и свежего петушка дезодорантом в целях улучшения петушиного имиджа и придания своему петушку чистоплотной солидности, но уже спустя мгновение следующее смекалистый Ваня сообразил, что хрен редьки не слаще, и делать при помощи химии из продукта натурального муляж неизвестно чего вряд ли целесообразно и даже как-то не совсем естественно… ну, и не стал Ваня этого делать — не стал опылять-травить своего петушка пахучим дезодорантом! И правильно сделал, что делать этого не стал, ибо соразмерно прекрасный и во всех прочих отношениях несомненно достойный, он, Ванин петушок, совершенно не нуждался в разных сомнительных улучшениях…
Когда голый Ваня снова возник в комнате, маленький голый Ростик, одиноко сидящий на краю постели, в темпе "быстро-быстро" постигал азы науки юных грёз и одиноких сладостных мечтаний… впрочем, мой прозорливый читатель, науку эту рано или поздно постигают все, и мы об этом уже вскользь говорили.