Пролог.
Прыг-скок, прыг-скок, прыг-скок, игра в самом разгаре! Две девочки явно разгорячены, крутят скакалку изо всех сил, а ещё две прыгают как козочки, форменные тёмно-красные платьица задираются до животов, обнажая девичьи ножки и белые хлопчатобумажные трусики. Ножки в красных туфельках и белых гольфиках стройные, прыгучие, движения их чёткие, отлаженные. Смотреть на них- одно удовольствие! Но всё же делу время, как говорится.
– Так, девочки, перемена окончена, – командует наставник Квинт, – возвращаемся на занятия!
Красные от напряжения, но довольные девчонки собирают скакалки и с весёлыми улыбками идут, взявшись за руки, со двора в здание гимназии.
А гимназия эта не совсем обычная, точнее даже будет сказать- совсем необычная. Да и девочки наши- вовсе не девочки в традиционном смысле этого слова. Ведь традиционно девочки рожались мамами, ну, или, на худой конец, выращивались в пробирках, а вот наши девочки производились на фабриках. Фабриках кибернетической жизни, или сокращенно: ФКЖ. На этих фабриках производились не только маленькие милые девочки и не только лишь люди, но выпускались и другие живые и неживые организмы и механизмы.
Всех их объединяло одно: новейший сверхмощный искусственный интеллект, являющийся страшным секретом Корпорации, владеющей и управляющей данными фабриками. Но сейчас речь пойдёт всё же не о фабрике, а о её произведениях, обучающихся на данный момент в этой закрытой гимназии. О киборгах с человеческой кровью и плотью, но с атомным мотором вместо сердца и электронными мозгами. Киборгах с нечеловеческими возможностями.
Девочки зашли в класс и расселись по одиночным партам. Наставница Георгина поприветствовала их. Рядом с ней стояла ещё одна девочка. На ней уже было надето форменное платье и туфли. Это была смуглая высокая брюнетка с миндалевидными темно-карими глазами, как и все фабричные девочки- с безупречно красивым лицом. Георгина представила её остальным:
– Девочки, познакомьтесь, наша новая ученица, Хризантема-Р-747, для вас просто Кики.
Девочки привстали и пропели хором:
– Очень приятно, Кики!
Потом каждая представилась отдельно, начиная с первой парты, заканчивая последней.
– Ирис-М-12, или просто Герда.
– Бархатец-А-379, или просто Джи.
– Ирис-Р-43, или просто Мари.
– Орхидея-С-2408, или просто Номи.
Кики удивлённо вскинула брови:
– Ирисы ведь такая редкость, а у вас сразу две?!
– Так ведь гимназия находится на территории бывшей северной Европы, – объяснила ей Георгина.
Девочка понимающе кивнула и уселась на своё место.
Глава 1. Мари.
Она вышла за калитку гимназии ровно в половину второго, и сердце Джима сжалось: впервые увидев её издали, он был потрясён, он не мог предположить, что она столь хрупка и миниатюрна, даже уже не гимназистка, а почти что Красная Шапочка, девочка из сказки, чудесный эльф в красненьком пальтишке и таком же красном платьице под ним.
– Здравствуйте! – Её голосок, звонкий, очаровательный, который он не спутает ни с чьим другим, который он жаждал услышать всю ту проклятую, бесконечно тянущуюся неделю, чуть не сведшую его с ума, неделю мучительной, дурацкой невстречи.
Его руки тянутся к ней, прикасаются, трогают, держат. Он хочет убедиться, что она не призрак, не голограмма в тихо мнущемся пальто.
– Здравствуйте, Джим, – повторяет она, наклоняя голову и исподлобья глядя на него чудесными зелёно-серыми глазами. – Что же вы молчите?
А Джим молчит. И улыбается.
– Долго меня ждать изволили?
Он отрицательно мотает головой.
– А я невозможно зашиваюсь с хуманиторой. – Скосив глаза на заваленный старым хламом угол, она поправляет юбку. – Ума не приложу, что с ней делать. Только три дня назад раздать пособия соизволили наши преподы. Представляете? Три дня. И это на хуманитору! Безобразие.
Джим лишь продолжал улыбаться словно идиот и пялиться на неё.
– Правда, долго меня ожидали? – Она строго морщит тонкие светлые бровки.
– Вовсе нет, Мари.
– Пойдёмте, подышим свежим воздухом. – Она вцепляется в его рукав и тащит за собой.
Он идёт рядом с ней как зомби.
Мари держится за его руку, красные полусапожки цокают по асфальту, крошат подмороженные с ночи лужицы. В этих красных полусапожках и красной форме на школьной площадке он её и увидел впервые. Стоя в мелом очерченном круге, девочки играли в свою любимую игру. Резко полетел вверх голубой мяч, выкрикнули её имя. Она бросилась, но не поймала его сразу, мяч ударился об асфальт, подпрыгнул, она схватила его, прижав к красной форменной груди со значком "В", выкрикнула: "Штандер!" И разбежавшиеся гимназистки замерли, парализованные строгим немецким словом. Она метнула мяч в долговязую блондинистую подругу, попала ей в голову, заставив громко и недовольно ойкнуть, и прыснула, зажав рот ладошкой, присела на прелестных ножках в белых колготках, закачала очаровательной, оплетенной русой косою головкой, бормоча что-то извинительное, борясь со своим дивным смехом:
– Дайте мне вашу руку, – вдруг говорит Джим и сам забирает её ручку в перчатке.
– Это ещё зачем? – смотрит она исподлобья.
Он отводит рукав пальто и припадает губами к её запястью, к дурманящей теплоте и нежности. Не противясь, она глядит молча.
– Я без ума от вас, – шепчет он я в эти ручки. – Я от вас без ума: без ума: без ума:
Её бледное эльфийское запястье не шире трёх его пальцев. Он целует его, припадает, словно вампир. Вторая ручка дотягивается до его головы.
– Вы слишком рано поседели, – произносит она тихо. – В тридцадь семь лет и уже почти весь белый! На войне?
Нет, он никогда не воевал.
– Да, в уйгурском плену, – врёт он.
– Бедненький! – Мари снова гладит его по голове.
Он обнимает её, поднимает к своим губам. Вдруг она ловко, словно белочка, выскальзывает из его объятий, бежит вдаль по переулку. Он пускается вслед за ней. Она сворачивает за угол. Бегает она превосходно.
– Куда же вы? Постойте! – он тоже сворачивает за угол.
Её красное пальтишко с такой же красной шапочкой мелькает впереди. Она бежит по безлюдной улице к серо-бурой громадине окружной стены. Подбегает, встает к стене спиной, широко разводит руки.
Её фигурка настолько крохотна и ничтожна на фоне мрачной пятнадцатиметровой стены, нависшей серой, грозной волной, что ему становится страшно: вдруг это бетонное цунами накроет его прелесть? И ему никогда больше не доведется держать Мари в своих объятьях?
Джим подбегает к ней. Она стоит, закрыв глаза, прижав разведенные руки к стене.
– Люблю стоять здесь, – произносит она, не открывая глаз. – И слушать, как за стеной гудит Город. Вот увидеть бы его ещё один разок! Жаль, что нам, сиротам, туда нельзя.
Джим поднимает её как пушинку, шепчет в нежное ухо:
– Смилуйтесь надо мной, мой ангел.
– И чего же вы хотите? – Её руки обвивают его шею.
– Чтобы вы стали моей.
– Любовницей?
– Ну что вы, возлюбленной!
Её губы приближаются к его.
– Даже так?
– Только так.