Посчитали, к слову, по-дурацки: компромиссная сумма наверняка не покрывала даже расходы на материалы. Получилось ни то, ни это: и ему всё равно в убыток, и я окончательно без романтики.
Потом смена образа жизни чуть подправила моё износившееся здоровье и зачем-то вернула часть незваных килограммов, опять испортив мне отношения с короткими юбками — побочный эффект, ничего не сделаешь. А я скучала по нему; когда через три месяца на смену ненавязчивой грусти явилась зубастая тоска, я позвонила и озвучила желание показать драгоценные зубки.
По прибытии в пункт А стало очевидно, что из его половых предпочтений я безнадёжно выпала.
К пункту В беспардонный холод смотал волокна своей колючей паутины вперемешку со всеми моими внутренностями в увесистый клубок. На улице я подняла голову к блеклому мартовскому небу. На предыдущей неделе мне трижды снилось, как он стучится в мою дверь и говорит: "Я ухожу". Вслух постулировала: "М-да".
Мне 28. А ему, стало быть, 37. Исполнилось 25 марта.
Мы подходим вплотную друг к другу и начинаем целоваться — легко, осторожно, робко, как в первый раз. У тебя мягкие губы. У тебя очень мягкие губы. Внутри меня поднимается лёгкий ветер, постепенно переходящий в шквалистый. Я пытаюсь объявить штормовое предупреждение, но к своим мягким и нежным губам ты коварно подключаешь не менее нежные руки. Ты гладишь меня по спинке, пробегая пальцами по позвонкам — вполне невинное действие. И ветер крепчает, захватывая в свой безумный водоворот остатки моего рассудка. Ещё можно остановиться, ещё можно сделать вид, будто ничего не происходило, ещё можно вернуться домой как ни в чём не бывало. Но ты продолжаешь легко целовать меня и поглаживать — только по спине, не распространяясь ни вниз, ни вперёд. Я становлюсь дурной, я сама тебя раздеваю, я сама тебя тороплю, переводя твои руки куда надо. Ты не сопротивляешься. Ураган превращается в смерч. Я терплю стихийное бедствие.
Мои жадные, хищные, ненасытные, беспокойные пальцы обвивают твой член и начинают скользить с ним в слаженном напряжённом ритме: вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз. Я чувствую, что тебе это нравится, что ты стремишься целиком погрузиться в ощущения, исходящие из твоего основания, но я не даю тебе забыться. С трудом освободив — отодрав, будто она прилипла — одну руку, я опять перемещаю твою правую кисть в новое место и овладеваю ей более хитрым способом — уже без помощи своих конечностей. Ты сам становишься бешеным от этого двойного удовольствия, но поразительно не теряешь ни капли нежности, ни грамма ласки, ни крупинки осторожности. Я перехожу в иную плоскость — я кончаю. Быстро, резко, тут же. Но это ещё не всё. Это только начало.
Ты берёшь меня за ягодицы и поднимаешь на руках; я плотно обхватываю тебя, повисаю на тебе, как обезьянка, и ты входишь в меня. Я шесть лет не знала иного мужчины, кроме мужа. А ты совсем другой, ты настолько другой, что я вздрагиваю всем телом. Ты врезаешься в меня, как торпеда врезается в водные толщи — неожиданно, резко, мощно, и от неожиданности и новизны ощущений я кончаю ещё раз. Не разлепляясь, мы пытаемся без увечий пасть на кровать. Это требует от тебя изрядной физической силы, но ты справляешься, я тебе помогаю, и мы всё же переходим в миссионерскую позу. Ты тяжёлый, ты движешься энергично, ты входишь очень глубоко, и мои внутренние мышцы непроизвольно сжимаются в ещё более тугое кольцо, пытаясь тебя удержать. Но ты без промедления выскальзываешь, чтобы тут же опять ворваться, и я опять пытаюсь тебя удержать, и ты опять ускользаешь, и так снова и снова. И я бьюсь под тобой, как раненый зверь, и рыдаю беззвучно, и шепчу тебе что-то незамысловатое, и впиваюсь тебе в спину тщательно подточенными ноготками.
Потом я останавливаю тебя, и мы переворачиваемся: теперь я сверху. Завожу руку за спину и глажу тебе яички — они уже подтянуты, готовы. Я начинаю раскачиваться из стороны в сторону, медленно двигаясь по кругу, потом перехожу на классическое "вперёд-назад" — всё быстрее и быстрее. Ты пытаешься задать темп, но я и сама несусь в безумной скачке. Я чувствую себя арабским скакуном: нет, я чувствую себя гончей на заячьей охоте. Хотя ты тоже, конечно, не заяц — скорее, молодой здоровый кабанчик. И я гоню тебя что есть сил, не зная жалости и не умея остановиться. Я стимулирую клитор, кончиком пальца касаясь и пениса, и тебя это заводит ещё больше, даёт новые силы для гонки. Я наклоняюсь к тебе, и ты жадно ловишь ртом летящий сосок и целуешь его — правый, левый. А потом я падаю на тебя и резко начинаю двигаться вверх-вниз, и впиваюсь в тебя — рот в рот, и сосу твой язык, и ты издаёшь ещё незнакомые мне, но такие понятные постанывания — ты сейчас кончишь, и я останавливаюсь. Тебе это не нравится, но я не хочу, чтобы ты сейчас кончал, я хочу ещё.
Я аккуратно слезаю с тебя и становлюсь рядом на четвереньки, высоко подняв попку. Это я обожаю! Ты тут же пристраиваешься сзади, и мы опять развиваем бешеную скорость. Я расслабляюсь, я полностью отдаюсь тебе — ещё, ещё, ещё, быстрее, но только не кончай, не кончай, пожалуйста, я ещё хочу, мне мало, мало, мало: Ты движешься так быстро, словно огонь добываешь, а я бесконечно лечу в глухую, неведомую, безвозвратную бездну. И кто-то посторонний во мне отмечает, что ты кончаешь, и тут же тихо затягивает свою дурацкую лебединую песню.
Потому что никому.
Никогда.
Такая пронзительная, турбулентная, гибельная нежность.