Марина опустившись на колени и низко согнувшись робко и нежно несколько раз поцеловала.
— Хватит. Встань. Теперь разденься.
— Как раздеться?
— Догола. Вон там, она указала ей в дальний угол. — Потом сюда вернёшся.
Торопливо раздеваясь и украдкой посмотревая в угол, где сидела Наташа, она увидела её пристальный, заинтересованный взгляд, рассматривавший её фигуру.
Никогда раньше ей не приходилось раздеваться перед незнакомыми людьми. Сняв всё и пройдя на середину комнаты она замерла в ожидании.
Дарья Петровна и Наташа приблизились бесцеремонно разглядывая её.
— Посмотри Наташка, как она хорошо сложена! Куда только мужики смотрят?!
— Да дело не в мужиках а в ней самой.
Их ладони оценивая Марину Сергеевну, как дорогое животное, бесцеремонно заскользили по телу, ощупывая и сжимая. Вот они сжали грудь, оттянули соски.
Никогда чужие руки не касались её тела. Сжавшись, Марина тихонько постанывала и повизгивала от бесцеремонных ладоней.
— Ну — ка, раздвинь стройные ножки.
Ладонь скользнула в пах.
Марина взвизгнув сжала колени и тут — же получила звонкий шлепок.
— А ну, не дёргайся!
Пальцы попытались проскользнуть внутрь.
— Нет! Не надо! Я же девушка…
— Смотри, а я правильно тогда догадалась, — хихикнула Дарья Петровна. А ну — ка, нагнись слегка.
Коготки прошлись по ягодицам, впились и раздвинули их.
— Этим не занималась?
— Нет!
— И минет не делала?! Ну, просто дева Мария. Слышишь, Наташка, кто нам достался! Ну, да ничего, мы тебя и не такому научим. Да перестань ты хихикать, а то и тебе достанется, сказала она сверкнув глазами на свою спутницу, сразу покорно притихшую.
Марина тряхнув распущенными волосами, застыла в ожидании, украшая комнату наподобии античной статуи. Всем этим она бы возбуждена, её лицо пылало, она с трудом сдерживалась.
Внезапно она почувствовала Наташкины пальчики, скользнувшие по влажным губам.
Наташа многозначительно посмотрела на Дарью Петровну.
— Так, значит, прощение просить пришла. Прощение заслужишь наказанием. Пойдём!
В комнате, в которую они вошли, стоял сколоченный из крепких досок прикреплённый к полу стул, украшенный по краям свисающими ремнями.
— Наташка, помоги ей взграмоздиться по первому разу. Ты- то сама, не забыла этот стульчик? А то я память — то тебе освежу, ты говори, не стесняйся.
— Я не забыла. Вот, всань на колени сюда, прогнись, сюда руки, я ремни застегну. Да попу — то, отставь!
Затянутые ремни не давали Марине пошевелиться. Она почувствовала себя беззащитной и беспомощной, полностью во власти этих двух женщин. Всхлипнув, она тихонько заплакала.
— Не надо. Прошу вас. Отпустите.
— Поздно просишь. Да не реви, ты же сама напросилась. Утри ей слёзы, Наташка! Сейчас и узнаем, и ты, и я, подходишь ли ты мне. А я тебе.
Она ухмыляясь взяла хлыст и сделала знак Наташке. Та запустив ладонь Марине в промежность принялась нежно поглаживая умело проникать тонким пальцем к клитору, а другою рукой, успокаевая её напрягшееся тело, погладив по тёплой голове и скользнув по распущенным волосам к груди и оценивающе посжимав их, принялась за соски. Марина, загораясь, пыталась пошевелиться, но в крепких объятиях сжавших её тело ремней не смогла сдвинуться и на миллиметр. Пальцы же продолжали свою безостановочную игру, по ним уже текло, Марина, упёршись лбом в доску тяжело дышала приближаясь к оргазму.
Внезапно лёгкий свист, и её обожгло!
— А!! Она закричав дёрнулась, да так, что ремни, впившись в нежную кожу оставили на ней розовые следы.
Свист — острая боль. Свист — боль…
Попа горела невыносимой болью, а скользкие от её выделений пальцы продолжали свою игру.
— Хлыст, монотонно и безжалостно терзал её, она захлёбывалась криком чувствуя неумолимо накатывавшую волну оргазма, и когда он, слившись с нестерпимой болью накрыл её с головой, она закричала так, как кричали самки в древние времена.