Наконец во мне погасли последние искры оргазма, и я ещё некоторое время лежал на полу неподвижно, в луже собственной спермы. Возбуждение понемногу спадало, и, как всегда в таких случаях, его заняла трезвость мышления. Сейчас верёвки и цепь не доставляли мне ничего, кроме неловкости и неудобства. Я хотел пойти в душ и одеться, и вся эта затея со связыванием друг друга казалась мне чем-то дурацким и стыдным, вроде поеданием козявок из носа. Наверно, так чувствуют себя все нормальные люди, когда сталкиваются с описаниями подвигов вроде моего теперешнего. Дышать, лёжа на животе, было тяжело, и я перекатился на бок, дополнительно перепачкавшись в холодной сперме. Я стал думать, когда меня освободят, и что мне после этого делать. Общее направление моих действий было сейчас очевидно — помыться, одеться и после этого тут же смыться домой под каким-нибудь благовидным предлогом. Я стал обдумывать возможные благовидные предлоги, и член мой, получив наконец своё, начал понемногу опадать.
Время шло. В комнате никто не появлялся. Сперма на животе и бёдрах высохла, и неприятной коростой стягивала кожу. Я попытался прикинуть, сколько примерно я тут нахожусь, но это было непросто — свет лампочки был точно таким же, из-под штор на окне не проникало ни малейшего лучика света, а из-за двери не доносилось ни малейшего звука. Незаметно мысли мои, подчиняясь окружению, сами собой перестроились на новый лад. Глядя на комнату, я начал прикидывать, как можно использовать все её богатые возможности. Вот эти кольца на потолке — явно для подвешивания или подвязывания рук. Интересно, как она потом освобождалась? Или вот кольца в противоположных стенах — к каждому можно было бы привязать руку, стоя посреди комнаты развёрнутому напоказ. Хотя как это можно сделать самому, я представить не мог. Развлечения ради я стал думать о технической стороне этого способа — но мои мысли были прерваны скрипом открывающейся двери.
— Я тут напачкал тебе немного, — смутившись, сказал я, пытаясь принять сидячее положение.
— Ничего, — улыбнулась она. Она снова была в футболке, но ноги по-прежнему были голыми. Она присела ко мне и стала развязывать руки. — Я для того линолеум и постелила — мало ли что.
— Да уж, — сказал я. — Всяко лучше, чем паркет.
Сейчас мне казалось, что мы знакомы с ней уже сто лет. Поразительно, как всё-таки сближают общие увлечения и пороки. Освободив мне руки, она перешла к ногам, и я помог ей, распутав верёвку выше колен. Наконец она отомкнула мне ошейник, и я оказался свободен. Несколько мгновений мы стояли рядом — я голый, она в футболке на голое тело — и молча смотрели друг на друга. Она с интересом глядела на меня, будто увидела в моём лице что-то новое. Страха в её взгляде теперь уже совершенно точно не было. Да и я теперь ничего не боялся. Мы были двумя заговорщиками, которые теперь знали о самых сокровенных тайнах друг друга.
Из соседней комнаты вдруг послышался звонок моего мобильника.
— Чёрт, — сказал я. — Забыл выключить.