— Давай, так лучше будет, — согласился первый, снимая со стены подходящий ремень.
— Ну сколько ей всыпем, давай двадцать?
— Двадцать мало для такой шлюхи, она же совсем не старалась.
— Давай пятьдесят! Какая разница?
— Ну рот-то ей кто-нибудь заткнет чтоб не орала?
— Не надо, — жалобно пискнула измученная Анька.
Но в рот Аньке запихнули ее стринги, заткнув кляпом — тем, в котором ее привели сюда.
— Давненько я шлюх не порол, уже неделю, — заявил голос, и со всех сторон раздался одобрительный смех. — И башкой не верти, а то весь кайф обломаешь, тебе ясно? — кулак угрожающе покачивался перед лицом Аньки и она поспешила согласиться, кивая головой.
Пороли ее по жопе с редким остервенением, удары сыпались, справа и слева по очереди, без малейшей передышки. Анька мычала заткнутым ртом и пыталась вертеть задницей, но удары все равно достигали своей цели, доставляя немалую радость всем наблюдающим за процессом. От каждого удара раздавался резкий звук от прикосновения ремня с кожей, а голая Анька изгибаясь от боли старалась увернуться от нового удара. Но прикованные руки и ноги не давали ей возможности для сопротивления, ее трущийся об матрас живот не помогал избегать ударов.
— Всыпь ей хорошенько!
— Давай еще! Ей мало!
— Накажи эту суку! Посмотри, как жопой крутит! Сильнее!
— Тьфу черт! Сбился: сколько там? Давай еще двадцать?
— Да, давай еще:
Анька уже думала, что это никогда не закончится. В глазах все посерело, в ушах стоял шум, удары ремней сыпались на ее круглую попку один за другим, изредка промахиваясь и попадая по спине.
— Ладно, хватит пока с этой пизды, да и рука уже немного устала. Кто-нибудь ее еще ебать будет?
— Не, попозже.
— Тогда чего, на столб ее или пусть здесь отдыхает?
— Какой отдыхает? На столб давай, а то черти увидят, отберут.
Отстегнув наручники, Аньку подтащили к одному из столбов стоящему у стены. Приковали руки к свисающим цепям и подтянули так, что она еле-еле стала доставать мысочками до пола. Ноги, по которым стекала сперма, за щиколотки, при помощи металлических колец с замками тоже приковали к столбу.
— Люблю таких стройных и худых сук, хорошо бы нам ее на "постоянку" оставили, — мужики бесстыдно разглядывали подвешенную Аньку.
— Да оставят, куда денутся, она же неопытная совсем, кто же с ней возиться еще будет?
Прошла неделя:
К этому моменту Анька уже многое поняла, и оказалось, что ей в чем-то очень повезло.
Комната в которой она пребывала, называлась камера. В ней содержалось несколько мужчин — предателей рода людского, которые согласились помогать чертям в аду устраивать пытки для всех остальных людей попавших сюда. Они выполняли всю грязную работу, чистили котлы, подбрасывали дрова в вечное пламя, сооружали кресты. За это их не трогали и не мучили.
В аду время шло так же, как и на земле, в сутках было 24 часа, но не было ни дня ни ночи, ни лета ни зимы, всегда было жарко и светло. В аду никто никогда не спал, не ел, не уставал. При всех истязаниях никого невозможно было убить, искалечить или нанести серьезную рану, ведь срок пребывания в аду — вечность. Никто, за исключением демонов, не имел имен, и называть кого-либо по имени было тяжким преступлением.
За прошедшую неделю, Аньке на шею одели кожаный ошейник, соски прокололи, вставив в них металлические кольца. На правой щиколотке накололи надпись "шлюха 614". Около двери в камере висел листок со списком имущества находившегося в комнате, количество кроватей, телевизор, диван, ниже в разделе "Реквизит" теперь значилась та же надпись "шлюха 614". Аньке было запрещено говорить, за исключением тех случаев, когда ей не задавали вопросы или не приказывали говорить.
Мужчины в камере находились не постоянно, иногда они уходили на работу. Но график этих уходов был не постоянный и подчинялся непонятной логике. Иногда уходили все вместе на несколько часов, иногда по одному.